Елена Афанасьева - О любви я молилась

В душе я только улыбаюсь всем этим маленьким и деликатным ухищрени­ям, направленным на то, чтобы помочь мне выйти из кризиса. Как мне объяс­нить дочери, что дело не в нервах, и психотерапевт для меня в этой ситуации «как мертвому припарка». Я не могу погрузить ее во все те потоки энергий и ощущений, которые колесят во мне ежедневно, но отнюдь не беспричинно. И которые, между прочим, четко доносят до меня суть происходящего.

Наконец, с огромной долей скептицизма, и скорее, чтобы доставить доче­ри удовольствие, а не по убеждению, я соглашаюсь на визит к психотерапевту, и восьмого ноября мы вместе отправляемся к специалисту, которого кто-то Зарине порекомендовал.

Мой рассказ врачу больше похож на отчет, и я веду его во всех подроб­ностях от самого начала событий: рассказываю о моих снах, о «занозе», об ощущении бесповоротности потери и о том, как невидимая сила растягивает меня с мужем по разные стороны жизни.

Врач спокойно и внимательно меня слушает, все время согласно и ритмич­но кивая головой. Я никак не могу взять в толк — то ли она действительно со мною соглашается, то ли у нее подход такой, чтобы не обижать, а поддержать пациента. Наконец я не выдерживаю это немое одобрение, которое мне кажет­ся неправдоподобным и нарочитым, и задаю ей вопрос в лоб по поводу всего произошедшего со мною: что же она все-таки думает обо всех этих аспектах и темах — о порче, о моем состоянии, о том, что со мною в действительности происходит.

— Все, что с вами происходит, и то, как вы это оцениваете. В общем, так оно и есть! Это все правда. Мы, врачи, в похожих ситуациях различаем и предлагаем три вида медицинской помощи: на неврологическом уровне ее оказывает врач-невропатолог, на психическом и психологическом — врач-психотерапевт, это, собственно, сфера моих интересов. Ну, а на энергети­ческом уровне, а это ваш случай. Я в таких вещах немного разбираюсь и экстренную помощь своим близким могу оказать, но только близким. Вам я помочь не могу.

При этих словах я, наверное, впервые поднимаю глаза на врача и смотрю ей прямо в лицо, смотрю с удивлением. Только что я чувствовала себя перед ней виноватой никчемной девочкой, рассказывающей сказки и всякие стран­ности. Ведь я уже привыкла к тому, что практически все, с кем я на «эту тему» заговариваю, считают, что у меня «крыша поехала». Исключение составляет лишь небольшая группа людей, знакомых с эзотерическими науками, интере­сующихся астрологией, хиромантией, всякого рода оккультизмом либо йоговской и медитативной практикой. А тут у врача, у медика, у дипломированного специалиста я неожиданно нахожу такую необходимую для меня поддержку! Как хорошо и кстати, что моя дочь пришла вместе со мною и слышит заклю­чение доктора. Но может, наш специалист шутит? Вовсе нет. Психотерапевт спокойно продолжает:

— Да, все это есть, все это существует, каким бы необычным оно ни каза­лось. Под руководством академика Верещагина в Петербурге давно работает научно-исследовательский институт, который непосредственно занимается изучением технологий воздействия на энергетическое поле человека.

Ну, а что касается вашего мужа конкретно. Неудовлетворенность «вну­тренними» отношениями в семье — с женой, с супругой, со своей женщи­ной — приводит к нарастанию внутреннего напряжения между двумя людь­ми. Муж, мужчина, не выдерживая этого напряжения, ищет «третий угол», то есть место, где он может разрядиться, или человека, с которым может это сделать. Для кого-то «третий угол» — это рыбалка, охота, баня, а для кого-то это собутыльник или. любовница. Все зависит от характера и склонностей мужчины.

Визит к психотерапевту приносит неожиданное облегчение и некоторый прогресс в мои отношения с дочерью и в мою жизнь. Наконец-то у меня появился весомый аргумент против всех скептиков и «здравомыслящих»!

Слежка

По утрам я с болью наблюдала, как Дима наряжается, прихорашивается, меняя каждый день рубашки и галстуки, а на меня не обращает практически никакого внимания, всецело занятый тем, как он выглядит. Раньше на работу он одевался, как на стройку, ведь каждый день ему приходится что-то пере­ставлять, передвигать, приколачивать, ремонтировать, на себе носить, да и мало ли по каким пыльным углам приходится отираться в архиве, где в фон­дах — в хранилищах и на полках — сотни и тысячи папок с документами. Но последнее время он выглядит скорее как директор архива, чем как завхоз, хотя отделы, фонды и пыль на папках все те же самые.

Я стою в прихожей, провожаю его на работу, слезы неконтролируемым градом стекают у меня по щекам, а Дима метким оком целится в свое изо­бражение в зеркале, отслеживая движение расчески по волосам, и делает вид, что ничего не замечает. Идет к своей полочке в серванте, бубнит раздраженно: «Эта туалетная вода мне не нравится, а хорошая уже заканчивается, надо бы купить такую же.» Тщательно себя опрыскивает со всех сторон, равнодуш­но, почти с усилием, целует меня, отводя глаза в сторону: «Ну, пока.»

А я в полушоковом состоянии не только от боли, но и от растерянности, и от ужаса из-за тех перемен, с которыми мне приходится столкнуться так неожиданно и внезапно.

Туалетная вода у него плохая! Хорошая причина, чтобы расстраиваться! Ах ты, «сомилье» хренов! Эксперт по туалетной воде! Качество туалетной воды его беспокоит больше, чем все, что между нами происходит! Обзавелсято он этими «водами» всего лишь пару месяцев назад, как раз когда вышел из отпуска. А четыре года до этого ничем, кроме одеколона, не пользовался!

До этой несчастной осени Дима мне всегда казался таким добрым, таким безотказным во всем! Но вот сейчас, когда дело коснулось его «глубоко лич­ных» интересов, ему откровенно плевать на всех и вся, кроме него самого. Самое глубокое страдание, самая пронзительная душевная боль его нисколь­ко не трогают и не задевают — он для них просто непроницаем и неуязвим. Если бы я рядом видела такое страдание, которое он сейчас видит возле себя, я и двух минут не продержалась бы — смягчилась, пожалела, как минимум. А он — нет. И не жалеет, и не смягчается, и все спокойно выдерживает, и его нимало не трогает то, как я корчусь от боли рядом. Умри я сейчас у его ног — он и глазом не моргнет! Я поражаюсь его жестокости. Я поражаюсь тому, как мало его знала и знаю, и тому, какой собственной противополож­ностью он вдруг предстал передо мною в эти дни — насколько он холоден, жесток, лжив, коварен. Обманывать, лгать, изворачиваться, придумывать вся­кие поверхностные, явно «за уши притянутые» объяснения для своего стопро­центно изменившегося поведения и отношения ко мне — ну, он в этом просто как рыба в воде, словно всю жизнь так и жил. Впрочем, во лжи он и в самом деле поднаторел, если учесть, что первой своей жене он изменил со второй, а второй жене изменял еще с кем-то... И так далее.