Елена Афанасьева - О любви я молилась

Чары

Димина любовь к Ней. Ее отголоски я чувствую в своей душе: она такая изысканная, такая красивая! Нежная-пренежная — так он меня любил еще недавно. А сейчас эта любовь направлена на другую, и любовь его, пожалуй, даже и нежнее, и красивее, чем ко мне была. Что ж, можно его понять, его нынешние чувства, коли такая красивая любовь возникла у него. к той жен­щине — молодой и интересной, наверное, и .

Ее образ, он тоже у меня в душе — такой прекрасный, такой. прелест­ный. Слишком хороша она! И женщина, и любовь эта. Все как из кино. Не как в жизни. Все какое-то ненатуральное и ненастоящее. Поддельное, прелест­ное. Да-а-а. Слова-то какие. и состояния: прельщение. очарование. чары. Вот-вот, все трансформируется так. словно по волшебству! Только почему — «словно»?

Присутствие волшебства я откровенно чувствую в душе и в жизни — в моей, и в Диминой, и в том, как все меняется между нами, как все проис­ходит — странненько, непонятненько и. бурненько: торнадо. лавина. Но при этом во всем, что происходит, имеется нечто неуловимое, еле различимое, почти невидимое. Нечто хитрое, поддельное, искусственное — какой-то под­вох во всем. И я — словно не в жизни, а на сцене. И не живу, а в какой-то игре участвую. Вот-вот — со мной ведут игру, нечестную игру. К тому же очень злую и подлую, но при этом весьма искусную и тонкую, так что злой и него­дящей выгляжу только я. О, здесь настоящее искусство! И подмена, и подлог. Тут такая ловкость и такое хитросплетение! Искусная игра! Хитроумная игра! Не игра, а подстава! В ней все поддельное и ненастоящее.

«Поддел...», «подвох...» Я вращаюсь в какой-то новой понятийной систе­ме, в ней я оказалась поневоле, и теперь мне приходится перестраиваться — перестраивать мое самосознание, мышление, оценки мира, людей и себя. А система не просто понятийно-психологическая, она — мировоззренческая. Только разве. я не всегда жила в этой системе, разве не всегда я в ней находи­лась? Я в ней находилась, только не осознавала волшебство, поскольку оно не было выражено так явно. Но оно до меня доносилось, задевало каким-то обра­зом, оно просвечивало, например, сквозь природу. Когда я любовалась лесом, полем, озером, каким-либо чудесным пейзажем, меня часто охватывали какие-то непонятные мистические чувства. Особенно когда любовалась закатом. Мы ведь часто говорим: «Какой волшебный закат!» И в воздухе, и в природе часто бывает разлито такое очарование! «Все как зачарованное», — говорим мы. Чары висят в воздухе, проявляются — природа их отражает, воспроизводит.

А еще в этой понятийной системе есть нечто очень важное — то, что я ощущаю, схватываю, но чему пока не нашла определения. Хожу вокруг да около. Нужное слово — вот оно близко, у виска, оно рядом, я к нему то при­ближаюсь, то отдаляюсь, но ухватить за хвост пока не могу. Оно как-то связа­но с этими странными новыми мыслями в голове, на которые я уже не смотрю пренебрежительно, поверхностно и походя, а с которыми вступила в опреде­ленные взаимоотношения — материальные и реальные, пронзительные и. пронзающие. Они пронзают мою жизнь, мою любовь, меня саму.

С этим как-то связана его любовь к ней, к другой, которую я чувствую в своей душе! Чувствую постоянно — занозой в сердце. Разве нормально чув­ствовать в душе чужую любовь? Словно это и моя любовь тоже. Словно мы втроем в одной любви участвуем, одно чувство на троих делим, причем весь выигрыш от этой любви переходит к ней, а я — в вечном проигрыше, я все отдаю и ничего не получаю взамен. С меня все чувства скачиваются, у меня отнимается все хорошее, и потом уходят, пропадают, падают в бездну. А вот к ней, напротив, к ней все прибывает и прибывает, она все только получает. Ей хорошо — она цветет и пахнет.

У меня возникло подозрение, что мое сопротивление и все мои попытки укрепить любовь, возродить ее — только на руку моему врагу: я из последних сил любовь накапливаю, всю ее Диме отдаю, только она словно мимо него проходит и уходит. в совершенно иные сферы или руки. Получается, что я себя обессиливаю, обесточиваю, но при этом пополняю любовные силы иных действующих лиц. Получается, что я очень хорошо кого-то подпитываю своей любовью и даже просто своей душою, душевными силами. Да и физически­ми тоже. Главное, что кто-то к моей прекрасной любви подобрался и на ней роскошествует, пирует, в общем, опять-таки цветет и пахнет. Я же медленно, но верно загибаюсь. На любовь эту я растрачиваю не только всю свою душев­ную энергию, но и все жизненные силы, здоровье. Я выкладываюсь, выво­рачиваюсь наизнанку, но без пользы для себя, зато с пользой для других, для иных, а себе я наношу непоправимый вред. Игра идет в одни ворота, и безраз­лично, кто и как бьет по мячу! Все равно все голы — у Диминой любовницы. Господи, какая несправедливость! В душе у меня немой крик. Я кричу, реву от возмущения и несправедливости — из-за того, что меня обворовывают низко и подло, что отбирают и уносят все мои прекрасные чувства и разнообраз­ные душевные накопления. Забирают, трансформируют, преобразуют и под новым соусом преподносят Диме — на тебе, пожалуйста, вот тебе прекрасная любовь, еще лучше прежней. Хотя прекрасная эта любовь не ее — моя! А я на фоне этой моей-ее любви — уже вычищенная изнутри, опустошенная я, плоская и неинтересная — как такую любить можно? Кому я такая нужна?

Разоблачения

Помните анекдот: «Как жизнь?» — «Бьет ключом, и все по голове!»

По голове меня сейчас «бьет» практически каждый день. Да как бьет! «Больно» — это не то слово. Сейчас, когда с той поры несколько лет прошло, я даже удивляюсь, насколько я была сильна тогда, что устояла и выдержала всю эту цепь жестоких событий, долбивших мою бедную головку безостановочно и беспощадно.

Вот я решаюсь на визит к гадалке, а через несколько дней у меня появи­лась маленькая отдушина, и я очень надеюсь, что удастся «перевести дух»: мы с Димой едем на дачу — надо завершить сезон осенних работ, собрать зимние яблоки и груши, привести участок в порядок перед зимой.

Погода чудесная, день обещает быть прекрасным — бабье лето на дворе. Это поднимает настроение, внушает надежду на лучшее будущее, на воз­можность некоего чуда. Мне очень хочется восстановить справедливость и вернуть то, что принадлежало моей душе. А украденная любовь — она моей душе принадлежала, она на ней была завязана! Я искренне верю и надеюсь, что мне удастся отвоевать свое добро, свое достояние; я верю, что я это сде­лаю. Во всяком случае, настроена я решительно — любовь и правда должны торжествовать на земле!

Итак, мы едем и едем на Диминой машине, поскольку она более вме­стительная, чем моя, а нам много чего надо с дачи увозить. Поэтому Дима за рулем и просит меня что-то из бардачка ему подать. Я начинаю рыться и искать требуемое. Вещица сразу не находится, и потому я начинаю все по очереди из бардачка выгребать и складывать себе на колени — предмет за предметом, предмет за предметом, пока у меня в руках не оказывается. презерватив. Я беру его и укладываю рядом с прочими вещами, затем про­тягиваю руку за следующим предметом. И тут до меня доходит, что про­изошло: ведь мы-то с мужем презервативами не пользуемся — я пью гормо­нальные таблетки. Снова беру свою находку в руки, демонстрирую ее Диме: это что такое и как тут оказалось? Хорошо, что Дима классный водитель, но если бы он в это время ел, то конечно бы поперхнулся. В общем, именно такое впечатление я и получаю: Дима мычит в затруднении и набухает от злости, словно это не я у него, а он у меня нашел презерватив. Наконец он формулирует свою версию: