Елена Афанасьева - О любви я молилась

О Боже, все снова повторяется! Прошло семнадцать лет после того сви­дания с Григорием, кого безмерно любила я. В тот вечер я была бесконечно счастлива и глядела в глаза ему, веря и не веря в то, что я, наконец, нахожусь пред истинным лицом своей любви, но вдруг услышала странные звуки, раз­литые в воздухе, словно невидимый колокольчик прозвенел тихо, тонко и раз­меренно: «Дзинь-дзинь».

Сердце мое сжалось — я поняла, что означают эти необъяснимые звуки, плывшие из ниоткуда, как будто прямо из космоса. Я поняла, почему при неизбежности финала говорят: «Звоночек прозвенел». Я отказывалась это понимать, только делать было нечего — все равно я знала уже: что бы там ни происходило у нас с ним и как бы долго это ни длилось — нам не быть вместе...

А по ночам — глубокой ночью — меня будили странные звуки фортепиа­но — кто-то ударял по отдельным клавишам, и они протяжно звучали.

Один раз я встала ночью и написала стихи:

Моя неумолимая судьба

Ведет меня опять на край печали,

Моя неудержимая слеза

Дорогу пролагает в край разлук.

Запуталась надежда

В паутине

Обманутого ожиданья.

Все глуше музыка любви,

Все громче колокольчик расставанья.

И еще я знаю, Дима, что если что-то сломалось на небесах — на земле уже не сложится.

Есть ли у меня выбор?

Я — срубленная лиана. Она еще зелена, но связь с источником питания прекратилась, и распад уже начался.

Я — подстреленная белка. Ее бусинки-глазки еще блестят, но сердечку все тяжелее гнать кровь по сосудам.

Я — угасшая звезда, свет которой продолжает пронзать галактики, хотя самой ее уже давно нет в природе.

Я еще живу, дышу, хожу, ем и пью, и все думают, что я есть, но я сама не понимаю, то ли есть я, то ли меня нет. А какая я была — я уже забыла.

Присутствие Димы в доме особенно больно напоминает мне о том, чем я была еще недавно и что безвозвратно (неужто?) кануло в Лету. Мой муж по-прежнему со мною рядом — со мною его голос, лицо, глаза, руки... Все такое родное, узнаваемое. Даже тепло его души и тела — те же. Когда мы рядом, я ощущаю — он все тот же. Тот, да не тот! Запускаю свое сердце в него, запу­скаю всю себя, свою любовь — и не нахожу ничего. Блуждаю по уголкам его души, заглядываю в каждую щелочку — пусто, ничего не нахожу! Нет ничего!

«Не мой! — шепчу я в отчаянии ночью у плеча моего мужа. — Не мой Дима, чужой! Мой Дима, где ты?»

Разве этим человеком я была так любима? Безмерно любима. Разве не он еще недавно становился передо мною на колени, одевал мне туфельки? А пару-тройку месяцев назад — в июле, на мой день рождения, — разве не он безумствовал и закатил мне истерику лишь из-за того, что я вовремя не сняла трубку телефона! Но в сентябре уже все. Конец любви! Разве так бывает? Огромная любовь месяцами, годами истощается, истончается — незаметно, невидимо; истекает по капельке, по ниточке рассеивается.. Возможно ли, чтобы она вдруг схлынула мгновенно — слетела, скатилась, унеслась — как лавина, как водопад, как торнадо?

Я была счастлива еще недавно. Я была счастлива очень — тем горше мне сейчас. Все ночи у меня теперь тяжелые, бессонные — а я ведь всегда спала спокойнехонько. И что делать, куда кидаться? Отчаяние завело меня к гадал­ке. На этот шаг мне нелегко было решиться — пришлось ломать себя, ломать свои неслабые и не сиюминутные православные принципы, выпестованные годами, постами и молитвами.

К гадалке пошла, потому что уже «крыша ехала» и с ума сходила — отно­шения зашли в такой тупик, что я в них ничего уже понять не могла — ни причин, ни следствий, ни последствий. Ясность была нужна позарез, она была превыше всего. Что ж, ясность я обрела. Ту, что меня устроила, успокоила. Успокоила в том смысле, что я хотя бы стала ориентироваться в происходя­щем со мною, с нами. Смогла выработать план действий, принимать решения, ну, хоть как-то шевелиться. А чтобы «шевелиться» и действовать, надо было понимать, куда двигаться и что предпринимать. Еще я надежду получила на то, что смогу что-то исправить в моих отношениях с Димой, что мне удастся задержать процесс распада любви и семьи, а может, даже обратить его вспять. Важно было и то, что мои предчувствия и ощущения по поводу всего проис­ходящего между мною и мужем совпали с тем, что я услышала от гадалки. Я получила подтверждение тому, что в моей жизни была совершена подлость, а узнав об этом, я, как борец, восстала против нее, возмущенная нечестной игрой и горя желанием отвоевать украденное у меня — чувство и счастье... Да-да, необходимо вернуть все утраченное, нужно победить врага и восстано­вить справедливость!

Что ж, я не пожалела, что пошла к гадалке, о нет. Она меня подхватила в падении, «в раздрызге», и из тупика на свет божий вывела. Я ей по гроб благодарна. Как ее осудить? Никогда. Я же должна быть последовательной и логичной в мыслях и чувствах! Любому человеку за правильную информацию и добрый совет мы говорим «спасибо», так гадалка — чем хуже? Пусть ее вся церковь осудит, а от меня ей большое спасибо — я человек благодарный! Я благодарна ей за советы дельные и компетентные, за всю информацию, которую она мне дала. И я оправдала внутри себя и для себя свой визит к ней, ибо получила весомый и очень важный для себя, для своей жизни результат. Тем не менее с религиозно-церковной точки зрения я оказалась в серьезной «закавыке» — ведь по моим действиям и даже мыслям меня может осудить и, при случае, осудит всякий христианин, не то что священники, и потому я даже в церковь идти боюсь. Как исповедаться? Как причащаться? Вот я уже и не знаю, отчего мне хуже — от той ли ситуации, которая у меня сложилась с Димой, или оттого, что я вынуждена с нею, с этой ситуацией, предприни­мать. Раньше, когда было тяжело, когда что-то не складывалось, я шла в цер­ковь, молилась, иногда постилась, и как-то все устраивалось, выпрямлялось. А сейчас в моей жизни все протекает иначе — каким-то мистическим, непо­стижимым образом, и словно ничто уже от меня не зависит, и даже от Бога не зависит. Любое мое действие, словно по волшебству, претворяется в противо­действие, и я захожу во все больший тупик. Ни церковь, ни причастие облег­чения не приносят. Впрочем, я дошла уже до точки, когда и молиться-то не в состоянии! Выяснилось: чтобы молиться — тоже нужно «быть в состоянии»!

...Психика моя разваливается, не выдерживая не только резкой пере­стройки отношений в семье, но и рассогласованности убеждений и дей­ствий — отступления от православия, слома жизненных принципов.

А какие мысли завелись у меня в голове, и я ими жонглирую, как ребенок, бездумно и уже привычно. «Словно по волшебству». «Независимо от Бога!» Иногда ловлю себя на том, в какую ужасную «прелесть» впадаю, допуская в мое сознание эти негожие для православной христианки мысли! Однако мне настолько уже все равно, и я так смертельно устала, что совершаемые грехи больше не расстраивают и не пугают меня. И потому в мозгах такая каша творится-варится — сесть бы да разобраться в тишине и покое. Какое там! Всю так и колотит! И сознание, как в ознобе, как в лихорадке: в «котелке» температура до критической отметки поднялась. А что за спрос с больного человека, даже если у него болит не тело, а душа. Вот с телом-то как раз все в порядке! Несмотря на глубокое нервное истощение и при всех осенних перепадах температур и погоды, несмотря на бесчинство гриппа и разных вирусов, меня ничто не берет — я здорова как бык, словно лихорадка эта внутренняя, от которой меня колотит с утра до ночи, сделала меня только сильнее, сделала неуязвимой. Меня питает и держит на ногах эмоциональ­ный заряд, который сформировался как результат и как энергетическая квинтэссенция всех моих мыслей и чувств. Он не только держит меня в напряжении и в полном здравии — он мне вместо еды и питья, он дает силы. Как алкоголь для алкоголика.