Елена Афанасьева - О любви я молилась

Мой отъезд в Италию радикально трансформирует Димино отношение к Зарине, он пытается сделать ее чуть ли не своей наперсницей — а с кем еще ему говорить обо мне? С кем еще он может обсудить все перипетии наших взаимоотношений, поделиться сомнениями, разочарованиями, горестями — не со своей же матерью?

И вот, когда я возвращаюсь из Италии, мне дочь пересказывает, как Дима по мне тосковал, как волновался, как переживал из-за того, что я с ним «так себя веду». Он обсуждал с ней свои чувства и всю сложившуюся ситуацию по поводу моего выезда и пребывания в Италии. Однако Зарине все эти Димины «страсти» и горести были немного «до лампочки» — ведь к ней как раз при­ехал жених из-за границы, и надо было его развлекать. В общем, у нее хватало своих проблем и хлопот. Так что когда Дима в очередной раз обратился к ней с «наболевшим»: «Ну как, Зарина, мне быть? Что там у твоей матери в Италии? Почему она так себя со мною ведет? Что мне делать?», она ответила незаин­тересованно: «Дима, поступай как знаешь! Это твоя жизнь, твои проблемы, сам принимай решение.»

«Хорошо. Я приму решение.» — сказал он резко, почти с угрозой. В памяти Зарины его ответ пропечатался неожиданно хорошо — отложился, запомнился. И даже не ответ, а тон, каким были сказаны слова, и сделанный на фразе упор, а еще — выражение его лица.

Какое же решение ты принял тогда, Дима? И какое это уже имело значе­ние? Ведь в тот момент, когда фраза была произнесена, любовница уже была в твоей, в нашей жизни. И уже был сделан любовный приворот. И порча на смерть мне. И уже поезд нашей жизни был пущен под откос!..

Заноза

Первые два дня по возвращении из Италии проходили сумбурно и бурно: разбирала чемоданы, дарила подарки, устроила прием гостей. Решила с помощью этого приема одним махом убить двух зайцев: побаловать родных и друзей отличным красным винцом, которым меня в избытке снабдили итальянские знакомые, а заодно поделиться впечатлениями о поездке сразу со всеми, чтобы не встречаться с каждым по отдельности и не тратить время на одни и те же разговоры. Вернувшись, я некоторое время сохраняла инерцию прежней жизни — итальянской, лучезарной, — и, пригласив гостей, пыта­лась смягчить для себя переход к жизни рутинной, семейной, которая сразу же стала меня угнетать. Увы, хлопоты по приему гостей сопровождались постоянными разборками с Димой: мы продолжали выяснять, что было «не так» в разлуке и кто из нас «правее». Я постепенно трезвела, возвращаясь из итальянской сказки в повседневность к привычным реалиям, и переход был болезненным. К тому же позиция, которую занял Дима по отношению ко мне, отнюдь не способствовала оптимизму. Где оно, уважение и признание чужих прав и достоинства — итальянское благородное отношение к человеку, к личности? Где глубокое понимание ближнего и его всепрощение? Как мне не хватает теперь этого всего после Италии в отношениях с Димой, который своим скандальным поведением и истериками не тянет даже на самого невос­питанного итальянца: он совсем из другого теста!

А еще энергетическая перестройка: я очищаюсь, выхожу из энергетики Италии, которой пропитана насквозь, и проникаюсь энергиями своей родины. Переход чувствительный, как и смена понятий, привычек и стереотипов, норм поведения. Наконец все как бы успокаивается, устраивается, очищается от наносного и второстепенного, и я тоньше и лучше начинаю воспринимать все меня окружающее, в том числе и самого Диму.

...На третий день мы уже на даче. Ласковым утром девятнадцатого июля две тысячи шестого года мы прогуливаемся по нашей замечательной зеленой улочке, которой я всегда любуюсь, сколько бы по ней ни путешествовала. Беру Диму под руку, прижимаюсь к его предплечью, муркаю: «Какая я вся в тебя влипшая!» В общем, пытаюсь как-то «подлизаться», чтобы сгладить и компен­сировать все неприятные стороны перипетий истекшего периода. Сегодня мы вдвоем, без посторонних, и все как будто идет без сбоев. Мы прогуливаемся, я к Диме прижимаюсь, он слушает мои слова и улыбается как бы довольной улыбкой, и вдруг. я получаю удар в сердце — прямой и неотразимый: «Я Диму потеряла!» Я не понимаю, откуда, как и почему ко мне приходит это зна­ние, эта убийственная информация, разящая меня наповал, только я понимаю, что так оно и есть, так оно будет — полученное знание неотвратимо и бес­поворотно: хочешь — плачь, хочешь — кричи, хочешь — уйди в космос, но ничто уже не изменит «статус-кво»: все уже произошло — потеря состоялась! А то, что я могу, что я в состоянии сделать, — это лишь констатировать свер­шившийся факт, в который проникла своей душой, своей превосходной инту­ицией. Отныне я это впечатление не забуду никогда, как и ощущение чего-то такого, что застряло в моем муже так же бесповоротно — застряло занозой, как данность, как судьба, изменить которую не в человеческих силах.

...Коленки у меня подкашиваются, но я владею собой превосходно: про­должаю инерцию движения и разговора, продолжаю к Диме прижиматься, что-то лепетать, а у самой сердце словно в ледяной бане, и в нем — ледяная заноза. Да, попала я в заколдованное царство в гости к Снежной королеве. И мой Дима — словно Кай с замороженным сердцем. Ледяная игла пронзила его сердце, пронзила нас обоих.

Я иду, я к Диме прижимаюсь, у него по губам блуждает довольная улыб­ка — Диме невдомек, в каком смятении я нахожусь, в каком ужасе колотится сердце! «Я Диму потеряла!» Как? Как такое возможно? Как я могу своего мужа, своего мужчину, который так любит меня, потерять? Страстная любовь

Димы, его непреодолимая и какая-то животная привязанность ко мне убеди­ли меня за четыре года совместной жизни, что мы с ним соединены навечно и не расстанемся никогда. Во всяком случае, я была уверена, что по доброй воле он от меня не уйдет, что он на это не способен в силу своей вот этой фатальной зацикленности на мне. Я же со своей стороны — при таком вот раскладе — также никогда его не брошу, не изменю. Не способна я такими чувствами пренебречь, от них отказаться. Так что быть нам вместе до гро­бовой доски! Так я решила давно, так определилась и с таким убеждением жила все месяцы и годы нашего супружества. И если все у нас с ним вот так сложилось — тогда что? Тогда как я могу Диму потерять? Лишь по недоброй воле, по злой судьбе — разве только, если он умрет, погибнет! Может, ава­рия какая-нибудь, несчастный случай или болезнь? Череда самых ужасных мыслей и предположений проносится у меня в голове, пока мы с мужем якобы беззаботно прогуливаемся по зеленой дорожке из травы и солнца. «Потерять Диму по состоянию его здоровья — это вряд ли, он мужик здо­ровый, крепкий. А вот несчастный случай или дорожно-транспортное про­исшествие — это другое дело, это более вероятно, поскольку объективно мой муж на голову горяч — бывает, что и гоняет на авто, а если расстроен, то и вообще себя не помнит!» Я немедленно принимаюсь горячо молиться: «Господи, спаси его от погибели!» Я молюсь Иисусу Христу, Богородице, Николаю Чудотворцу, покровителю путешественников, и всем своим люби­мым святым по очереди. Прошу, чтобы отвели от мужа беду, а от меня — ту пустоту в душе и одиночество без мужа, которые дамокловым мечом уже нависли надо мною.