Елена Афанасьева - О любви я молилась

Я хлопочу, бегаю по аэропорту, в какой-то момент мой взгляд падает на руку и — о ужас: я вижу, что обручального кольца на пальце нет! Вообще нет ни одного кольца на руках! Выходит, что все они так и остались на журналь­ном столике в центре гостиной, куда я их утром специально положила, чтобы не забыть надеть в дорогу, чтобы были на виду. А вот впопыхах как раз-таки и позабыла!

Сердце у меня обламывается: что будет-то! Дима меня сейчас разнесет по кусочкам! Это после недельной-то дискуссии остаться без кольца! Может, вовсе не говорить ему об этом?

Я не представляю, как мне эту новость сообщить мужу. Колеблюсь и все же говорю — все равно, вернувшись, он эти кольца на столике найдет.

Дима смотрит на меня — улыбка кривая, горькая:

— Ты нарочно оставила кольцо. Я еду за ним.

— Не сходи с ума.

— Я привезу тебе обручальное кольцо! Я еще успею вернуться до твоего вылета.

— Дима, не дури! Пятьдесят километров туда, пятьдесят обратно — боль­ше ста километров! А мы сейчас уже заходим за ограждение, будем проходить границу. Тебя все равно ко мне не пропустят.

Мы прощаемся.

Прощаемся!

Не знала я в тот час, что уже навсегда попрощалась с Димой, с его без­мерной любовью...

...До вылета остается два часа, мы их проводим уже «по ту сторону» — проходим таможенный досмотр, границу, сдаем багаж, затем долго томимся в зале ожидания.

Первый звонок в Италии

Автобус, припаркованный на красивой овальной площади старинного итальянского городка, опустел — всех детей разобрали и увезли в их ита­льянские семьи. Наконец и меня усаживают в машину и везут к моему новому месту жительства.

Едва мы останавливаемся у дверей двухэтажного особняка, как я слышу телефонный звонок в доме, а затем недоуменный голос отвечающего на зво­нок итальянца. «Дима», — думаю я.

Так и есть — мне прямо в машину несут трубку радиотелефона, и мой пер­вый разговор с мужем проходит даже не на пороге дома, а на переднем сиденье подъехавшей к нему машины. Из-за этого я испытываю сильную неловкость перед моими новыми хозяевами, но они ко всему относятся с пониманием.

Я быстро рассказываю Диме о перипетиях сегодняшнего дня и о том, как я поперхнулась апельсином и чуть не погибла при переезде в автобусе. Но, слава Богу, все позади! Позади этот неимоверно тяжелый день.

Чувствую свою вину перед Димой из-за обручального кольца и пробую ее загладить, поэтому разговариваю с ним особенно нежно, обо всем заботливо расспрашиваю.

О себе Дима сообщает просто:

— Я дождался, пока ты улетишь, и потом поехал домой.

— Как дождался? Чего дождался? — мне кажется, что я не все правильно поняла.

— Я дождался, пока взлетит твой самолет.

Оказывается, что после того, как мы попрощались, он еще два часа провел в аэропорту лишь затем, чтобы увидеть, как я от него улетаю, и чтобы еще раз сказать мне вслед:

— До свидания, Алена!

Наверное, тогда же он услышал в ответ невидимое: «Прощай, Дима!»

Долгое прощание — не на два часа, а на всю оставшуюся жизнь.

С безмерной любовью мы уже не встретимся!

«Поздравляю с днем рождения!»

Дима рад бы звонить мне каждый день и разговаривать часами.

«Как я теперь понимаю Антуана!» — жалуется он, намекая на извест­ную нам тему, ибо французский жених моей дочери «висит» на телефоне по полтора-два часа в день, что стало предметом внутрисемейных пересудов и критики из-за необоснованных и непомерных, с нашей точки зрения, трат на телефонные разговоры.

Я же с целью экономии Диминых расходов (а по сути, наших, семейных) ограничиваю его звонки до двух-трех раз в неделю, а наши разговоры — до десяти-пятнадцати минут. Но не только это Диму огорчает, есть еще кое-что похуже. Ведь вечерами, когда он мне звонит на сотовый, я чаще всего зани­маюсь выполнением своих профессиональных обязанностей, то есть обхожу семьи моих подопечных ребятишек, знакомясь с условиями их содержания. Это обстоятельство создает дополнительные трудности для общения между нами и делает невозможным сколько-нибудь откровенный и интимный раз­говор, сосредоточенный друг на друге, — такой, который обычно происходит у любящих супругов в разлуке. Ведь я, по сути дела, нахожусь в гостях у ита­льянских синьоров с их изысканным тонким воспитанием и очень строгим этикетом. Там невозможно сказать: «Извините, подождите меня минуточку, я сейчас вернусь», — и уйти из-за стола на полчасика. А если в это время на тарелках у присутствующих горячие макароны? Ведь они — остынут! А остывшие макароны итальянец есть не станет. И разогревать не будет, поскольку они, то бишь макароны, в этом случае, с его точки зрения, теряют вкус, как и соус под макароны, который, по его мнению, утратит свой необык­новенный букет. Остывшие макароны можно только выбросить! И человека, который ест остывшие макароны, уважать не будут — его не поймут никогда! Так что, если я ухожу поговорить, не доев свои макароны, я создаю прецедент для большого волнения за столом с вытекающими разнообразными проблема­ми. Уж лучше, если Димин звонок придется на тот момент, когда подают второе блюдо, фрукты или кофе. Хотя холодный кофе для итальянца — это почти то же самое, что и холодные макароны. Только в этом случае итальянские синьоры хотя бы не будут ожидать, пока я расправлюсь с содержимым своей тарелки, чтобы перейти к следующему блюду, ибо в Италии не подадут второе блюдо, пока все не съели первое, то есть макароны. И не подадут фрукты или десерт, пока не съедено второе блюдо — мясное или рыбное — и. так далее.

Помимо этикета в еде требуется соблюдать этикет поведения или общения за столом: раз тебя пригласили в гости — будь добр «отрабатывать», то есть активно общаться с итальянской семьей. Надо весь вечер без умолку болтать: для итальянца хорошая беседа, или, как они сами говорят, «болтовня» — это такая же важная и необходимая часть застолья, как кофе и макароны. Поэтому, когда Дима вырывает меня в разгар еды с «болтовней», то это не очень хорошо отражается на настроении всего застолья. А если еще позволить себе отвлечь­ся на посторонний разговор свыше трех-пяти минут, то такая длительная отлучка будет расценена как знак неуважения к присутствующим за столом, почти хамство, и это скажется на моей репутации переводчицы и сопровож­дающей детской группы.

Все указанные обстоятельства создают определенные трудности для моего общения с мужем и делают невозможным сколько-нибудь продолжи­тельный разговор между нами. К тому же я, будучи в гостях у незнакомых людей, чувствую себя напряженно и скованно и стремлюсь закончить разго­вор как можно скорее — где уж тут до любовных излияний!

Дима не понимает и не хочет понимать моих трудностей. Для него «быть в гостях» — это пошел себе в другую комнату и говори сколько хочешь. Он не видит глаза итальянских синьоров за столом, огонь их перекрестных взглядов, когда я отлучаюсь, он не представляет себе, что такое этикет, высшее обще­ство. В нашей жизни эти факты не имеют места быть.