Елена Афанасьева - О любви я молилась

Проходит время, и мы встречаемся по поводу ранее оставленных мне ви­деокассет — я их ему честно возвращаю. Мне неприятно и обидно это делать, неприятно еще раз убедиться в том, что я уже не та женщина, к ногам которой еще недавно слагались не только ахи, розы, мимозы и эти видеокассеты, но и многое другое. Однако эта обида — еще не самое главное мое огорчение от нашей встречи. Неприятной неожиданностью становится разговор, который Дима заводит по поводу нескольких своих крупногабаритных вещей, остав­шихся в моем пользовании. Практически все это — рухлядь, которую некогда он сам не знал куда девать. Во-первых, это маленький и очень старый холо­дильник. Он был отвезен ко мне на дачу в лето нашего знакомства и простоял там все четыре года нашей совместной жизни. Тогда же на дачу была вывезена и старая деревянная кровать Диминого покойного отца. За холодильник «мой бывший» просит шестьдесят долларов, за кровать — двадцать, а еще у меня дома находятся две его маленькие застекленные книжные полочки — за них он запрашивает тридцать «зеленых». Дима говорит, что я должна заплатить ему за эти вещи, иначе он их у меня заберет. От такого поворота дел, от его мелочности и жадности я не просто в растерянности, я — в шоке! Мне крайне обидно и удивительно выслушивать такого рода ультиматум, к тому же соль сыплется на совершенно открытые раны! Справедливость, ау, где ты? Четыре года Дима жил у меня дома, пользуясь всем моим имуществом, и даже жиров­ку не оплатил ни разу, ибо я полагала, что раз квартира моя, то я и должна за нее платить. Правда, он исправно вносил квартплату за квартиру своей мате­ри. Кажется. Во всяком случае он так утверждал, но однажды проговорился, что все свои расходы его мать оплачивает сама.

Обиднее всего было то, что лишь полгода назад моя подруга Ольга предложила мне бесплатно забрать у нее отличный большой холодильник, который был лет на двадцать «моложе» маленькой Диминой «клячи». Я отка­залась тогда — со скрипом! Колебалась долго, но решила лишнего не брать, не жадничать: ведь два холодильника на даче — куда их впихнуть? Или при­шлось бы возиться с ними — «делать рокировку»: один вывозить, другой привозить — погрузка, транспортировка — ну его, лучше не заморачиваться! Скрепя сердце отказалась от выгодного предложения, от хорошего холодиль­ника. Знала бы я, чем дело кончится! Приходится теперь за это старье пла­тить — вынуждена, заставляет. При этом цену загнул бессовестно, пользуясь моим безвыходным положением, напирает: «Тебе в комиссионке другой холо­дильник покупать да перевозить — дороже выйдет, да и хлопотно». Я и сама это понимаю, приходится соглашаться.

В конечном итоге, после всех подсчетов и пересчетов, я оказываюсь в приличном долгу перед Димой, ибо помимо требуемых проплат за его вещи я должна учесть и иные его траты на общее хозяйство, поскольку он частич­но финансировал покупку новой стенки и дивана. Я безропотно обещаю ему отдать все суммы, которые он потратил: не умею торговаться — особенно с ним. И не хочу длить всю эту сердечную боль, влезать в дрязги.

Adieu — навсегда, навеки

Я сказала, чтобы он ушел до дня рождения дочери, до десятого декабря. Сказала, что мы хотим в этот день остаться вдвоем, без него.

В перерывах между сборами вещей мы, как обычно, как у нас было заве­дено, садились покушать перед телевизором и смотрели фильмы. Я сидела рядом с ним на диване, вцепившись в его руку, которую поливала слезами и иногда целовала. Говорила ему что-то доброе и нежное. А он плакал вместе со мною. Так мы провели два дня, плача бок о бок. Так что, когда он ушел, я даже обрадовалась, что все закончилось. Закончилось как бы благополучно, ибо я не успела умереть от этой сердечной боли, и он тоже.

...Уехав от меня с вещами в воскресенье на закате, уже в понедельник Дима звонит мне с работы, что вечером привезет мне чемодан. Я даже оше­ломлена немного — мне чемодан «не горит», я и не рассчитывала даже, что он его так быстро возвратит. Напротив, от полученного за выходные стресса, от Диминых сборов и ухода я еще не отошла и предпочла бы отложить встречу с бывшим мужем хотя бы на несколько дней. Однако Дима настаивает и вечером приезжает — привозит чемодан, который якобы загромождает его маленькую комнатку. Войдя в дом, он долго с этим чемоданом возится у меня в прихожей, не глядя на меня. Я, наконец, догадываюсь предложить ему попить чаю, и он тут же охотно соглашается, словно только того и ждал. Мы пьем, нам обоим очень больно. Я проникаюсь Диминым состоянием — понимаю, что ему не удается сразу перестроиться на новый лад, на новый распорядок жизни и на новый дом, хотя он и старый, и родной на самом деле. Вот и вернулся ко мне, пришел в квартиру, которая еще вчера была и его жилищем. Почему вер­нулся? Зачем? И за чем? За утраченным счастьем в утраченном времени или надеясь найти что-то? Что? Уж точно не любовь! Его любовь переместилась по другому адресу...

Узнав о том, что Дима ушел, кто-то из моих друзей сказал:

— Разве мужчина по доброй воле может тебя оставить? Что же он наде­лал? Как же он будет без тебя, без твоей души, в которую так глубоко погру­зился? Ведь он как никто другой проникся ею?

Замечание мне польстило, а все те вопросы. я их сама себе не раз зада­вала, только заключения делала весьма расплывчатые. Ответила в духе новых веяний, которым всецело поддалась:

— Погрузился, проникся. Ведь он ушел с моею душой и с присущей ей любовью! Из меня все похищено, разворовано и вернется ли мне обратно? Может, до конца моих дней я буду мыкаться без всего, что мне принадлежа­ло. А Дима. Возможно, и поймет что-либо когда-либо. Возможно, поймет лишь тогда, когда я «все свое» отвоюю обратно. А произойдет ли такое, слу­чится ли?

В душе я была уверена, что отвоюю, что это обязательно произойдет! Была уверена, что вскоре буду торжествовать и праздновать победу. Благо мне было понятно, как это можно сделать, каким путем следует идти. Казалось, что понятно.

Бедная, не знала я, во что ввязалась, во что оказалась вовлечена. Не знала, что все только начинается и что я лишь в самом начале борьбы, жестокой и непредсказуемой, в которой мне предстоит выдержать и пережить столько всего! А если б знала? Отказалась ли бы от этой борьбы, от схватки всле­пую — с неправдою, подлостью, с гнусным и мерзким воровством?

Вот не знала я, что мои испытания только начинаются и что все то, что я уже пережила. Так, даже и не «цветочки», а «лепесточки» — в сравнении с тем, что пережить предстояло.

Время полета над пропастью

Конец любви наступил раньше конца совместной жизни. Но лишь уход мужа из моего дома подчеркнул и проявил все самое тяжелое и безысходное в драме наших взаимоотношений, доведя ее до высшей точки кипения, до кульминации — до чувств и переживаний невероятных, прежде невиданных и непознанных.