Елена Афанасьева - О любви я молилась

Я сразу решила, что наш последний вечер мы проведем именно здесь, и ждала его с нетерпением, и пришла сюда, словно в новогоднюю ночь спусти­лась...

Почему Новый год? Может, потому, что ночь и луна, а я люблю ночь и луну, и ночные прогулки под фонарями со светом таинственным и загадоч­ным, под которым так хорошо мечтается и тоскуется, и. скрывается, и. ищется самая небывалая, самая прекрасная в мире любовь.

А тут и фонари, и фонариков множество — этих маленьких полнолунных лун, слуг большой Луны, и так много глубокого синего и глубокого фиолето­вого.

Так вот и просидела весь вечер с ощущением, что вот-вот наступит Новый год и с собою принесет что-то неведомо-загадочное, необыкновен­ное, и воплотятся и сбудутся все неясные порывы души. Или наоборот — не сбудутся никогда. И тогда вся печаль души и вся ее ностальгия повиснут над морем, над дивным местом, задержатся над ним на века и присовокупятся ко всем остальным печалям и ностальгиям, высвободившимся и задержавшимся в этом месте, и будут притягивать души странников, манить их всем тем пре­красным, что содержится в любой печали.

Столик я выбираю у одной из магнолий, которая мне очень нравится, — пяти минут не проходит, и вот она уже мною любима. Потом я весь вечер этим деревом любуюсь: оно так красиво прекрасной красотой дерева, да еще и лам­почками перевито! Когда я пересматриваю кадры, отснятые в кафе, даже не знаю, что меня в них больше всего притягивает — дерево это или люди возле него, то есть мы с Димой?

Дима часто и подолгу снимал на видео все наиважнейшие моменты наше­го отдыха. И в это кафе камеру также взять не забыл. Тогда съемка несколько отвлекала меня от полной погруженности в этот вечер. Зато теперь мне очень нравится то, что я вижу в кадре. Съемка удачно передала все особенности как внешней обстановки, так и внутреннего нашего состояния. Но теперь из всего отснятого за годы нашей совместной жизни материала я по-настоящему люблю смотреть лишь этот эпизод. Правда, делаю это редко — чтоб не «засмотреть» и не затаскать до обыденного все лучезарно проявленное тогда.

...Эта женщина в кадре, такая прекрасная, неужели это я?

Женщина — вся в тон этой невечерней красоте, которой она преображена и проникнута. Гармония внешнего плана перетекает на план внутренний, гармонизируя состояние души, мыслей и чувств. Женщина проста и спокой­на. Движения ее — мягкие, неторопливые, — они в некотором диссонансе с любовной поспешностью ее мужа, который, как верный пес, отзывается на каждый ее взгляд, жест и, словно по мановению руки, бросается туда, куда указует перст королевы его сердца. Все желания любимой предугаданы, пред­видены, исполнены...

Любовное подобострастие мужчины не делает женщину горделивой, хотя и придает ее облику нечто неуловимое. неуловимо царственное. Да-да, именно такими — величественными, царственными — выглядят движения рук, повороты головы, тела. В народе сказали бы, глядя на нее: «Смотри-ка, да у нее корона на голове, что ли?!»

А у нее и есть корона на голове — корона из любви! А раз есть корона, то есть и королевство, которое ей принадлежит и которому она принадлежит сама, которому она служит, которому она нужна и дорога. Правит она своим королевством со всем присущим ей умом и милосердием. Подданных немного, и царство невелико, зато там она в чести и славе, там она решает все или почти все: от каждого ее слова, взгляда, жеста, от этого вот поворота головы зависит счастье и благополучие маленького королевства. Ах, как много, как много всего важного и нужного решает наша королева — в душе любящего мужчины!

А он, ее подданный, он также по-особенному красив в этом вечернем фонарно-лунном освещении. Со своей бородкой и усами он похож на русского князя — благородного и рыцарственного. Они оба очень красивы сегодня — в полнолуние своей любви. Они оба — в сказке еще пока. В сказке из света, ночи и чувства. В них, вокруг них — витает давнее, тысячелетнее, необъяс­нимое, невыразимое.

Ты помнишь? Ты помнишь, что он ей говорил на своем царском ложе, этот прославленный старый царь? Писал ей слова проникновенные, называл их песнями. Вот и я тебя молю, как он молил, говорю тебе все то же самое: «Положи меня, как печать, на сердце свое, как перстень — на руку свою. Ибо крепка, как смерть, любовь, люта, как преисподняя, ревность. Стрелы ее — стрелы огненные!.. »

Послушай, послушай! Понимаешь, это вовсе не песня! Не песня, не лири­ка, не стихотворение. Это мольба, заклинание, заповедь, это мой завет — не нарушь его, не опрокинь! Ты люби меня накрепко, люби меня — намертво! А нарушишь, сломаешь печать — что ж, тогда смерть предателю! Тебя ждет ужасная кара: вечная жизнь без любви!..

...Ах, чудная женщина в ненасыщенных тонах фиолетово-синего света, с которым так прелестно сочетаются и цветочки на маечке! Разве это свет ново­годних фонариков так мягко выстилает твой взгляд? Или это молочный туман стелется по лощинам дорог?

Только в тумане уже просвечивают росинки грядущей безысходной печа­ли. Может, поэтому милая женщина так грустна? Провидит свое будущее? Оно уже нарисовалось в воздухе?

О, прекрасная женщина в вечере, сотканном из любви, ты успеешь еще напоить мир из рек своего отчаянья, успеешь и луне отдать крик своей безысходности — в тоске по любви!

А пока. А пока.

Женщина двигается мягко, нежно.

И все движения, и взгляды, и слова, обращенные к мужу, — они такие мягкие...

И есть еще корона, и есть еще царство, и есть еще сердце — полное любви.

Но скоро корона с головы упадет.

Может, любовь была не та? Да, не та, не такая! Не настоящая. Не на всю жизнь. Не до конца! Не до края.

...К любви так близко подошли

К тому пределу,

Где притяжению земли

Не властно тело.

Ее горячая волна

Нас опалила.

Ее шальная глубина

Нас поманила.

И свет, вливаясь

В бездну ту,

Так преломлялся,

Что я шагнула за черту,

А ты — остался.

Нелюбимая

...Ах, бедная ты, бедная!

Всегда в бегах, всегда в погоне — за хлебом ли насущным, за счастьем ли эфемерным, за ним ли — тем «принцем», который принесет и вручит корону, самую желанную и самую надежную — корону своей любви. Не тут ли кроются корни идеи-фикс «хочу замуж»: чтобы решить раз и навсегда проблемы любви и судьбы, удела и полномочий, власти и владений — «короны и коро­левства»?

Знакомый ловелас однажды удивил признанием:

— Гоняюсь исключительно за замужними женщинами. Они — подсве­чены, в них есть любовь, огонь. А одиночки — они погасшие, неинтерес­ные.

Вот так — просто и кратко — подытожил он суть двух главных внутрен­них женских состояний.

Да. Так и есть: одинокая, нелюбимая — она без внутреннего света, без огня; она погасшая, потушенная... От нее быстро отводят взгляд, как от забро­шенного кострища, — здесь был когда-то праздник, а сейчас тут делать нече­го, и кострище это не только не притягивает, но грустно о чем-то напоминает. Лучше от него подальше.