Елена Афанасьева - О любви я молилась

«Что ж, у Томмазо уши и большие, и красивые, — размышляла я, налегая на лобстеры. Значит, душа у него тоже красивая, гармоничная. Впрочем, это понятно и без ушей. Тем не менее, любой человек был бы рад узнать, что он потенциальный долгожитель... Вообще, за вкусную еду и приятный вечер можно было бы сделать писателю парочку неординарных комплиментов, и он, как человек творческий и не без чувства юмора, несомненно, на них отреагировал бы положительно. Таким образом, я сделала бы Томмазо при­ятно, а всем — весело. Но это я так думаю. Я ведь рассуждаю с точки зрения советской плебейки. А как тут принято у них, у итальянцев, — кто их знает! Я ж выросла в стране, где нет этикета. А в Италии он есть. У них такой этикет!.. Так что не факт, что мои комплименты про уши обязательно доставят удоволь­ствие Томмазо и всем здесь ныне присутствующим. Да и потом, можно ли в Италии публично за столом говорить всеми уважаемому писателю и хорошо воспитанному итальянцу что-то конкретное о нем самом? Касаться его внеш­ности, его. ушей? Будет ли это тактично? Одно дело — сказать такое наедине, тут все сойдет — добрый итальянец все простит, но другое дело — при посто­ронних, да и в культурном обществе... Принято ли в итальянском обществе, за столом, рассуждать про чьи-то части тела, их характеризовать каким-то обра­зом? А вдруг это в принципе недопустимо, и я испорчу отношения с человеком, который меня сюда, в ресторан, пригласил и угощает? Потом, если я «такое» выпалю за едой, за ужином... Как бы тут писатель не поперхнулся или, чего доброго, не свалился на пол от неожиданности! Как бы они все хором под стол не упали! А Анжело что подумает и все остальные — хозяин ресторана, его жена? Может, сочтут меня развязной или ненормальной? Правда, быть «плохо воспитанной» мне не привыкать — я уже не раз приводила в шок благовоспи­танных итальянцев своими плебейскими замашками... Только разве ж я хуже прочих своих соотечественников? Что поделаешь — каково дерево, таковы и плоды: русское, советское — воспитание, культура поведения, точнее, отсут­ствие оных — уже давно притча во языцех. Чего уж тут так сильно переживать! Да-а-а, ничего предвидеть не могу! Рисковать — не рисковать? Ладно, рискну, но осторожно. Буду действовать издалека. И я начала. Томмазо как раз при­молк и взялся за еду, а я дружелюбно и небрежно бросила в сторону писателя: «Послушай, Томмазо, хочу сделать тебе комплимент.»

Томмазо, заинтересовавшись, отложил в сторону вилку и нож: «Да. Слушаю.» — «Хочу тебя предупредить: комплимент — необычный».

Заинтересовавшись еще больше, Томмазо молча вытаращил на меня глаза, не зная, что и сказать. Примолкли и все остальные за столом, бросив есть. Выждав паузу, не спеша, я кинула своего «козырного туза»: «Знаешь, Томмазо, у тебя красивые уши!»

Я не ошиблась по поводу силы и последствий возможного шока от моего комплимента: Томмазо в самом деле стал медленно сползать со стула, а вме­сто слов из горла у него рвался шумный хрип, словно человека придушили и не дают вздохнуть. Так Томмазо мучился довольно долго пока, наконец, не прорезался смех. После затянувшейся паузы недоумения и осознания сказанного рухнули в смех и все прочие члены нашей маленькой компании — вместе со мною, конечно. Смех Томмазо был заразительным и длился очень долго — от смелой шутки он получал явное удовольствие. Наконец, все еще всхлипывая и периодически захлебываясь, писатель стал медленно цедить фразы, словно с трудом подбирал слова: «Знаешь, Елена. Я был красивым парнем. И женщины делали мне много комплиментов. Мне говорили раз­ные комплименты. говорили, например, что у меня красивые глаза, говори­ли, что красивый нос и губы, в общем, говорили, что у меня красивое лицо. Еще хвалили волосы. Говорили, что у меня красивое тело. Говорили, что у меня красивые ноги. И что руки красивые. Мне говорили даже, что у меня красивые ступни ног! Но вот что красивые уши! Да... вот такого мне не гово­рили никогда. Никто. Тут. ты — первая! И тут. ты — неповторимая!»

Что ж, шутка удалась: писатель был «в отпаде», и все веселились от души. В общем, все закончилось хорошо. Все получилось. Не зря в народе говорят: кто не рискует, тот не пьет шампанского.

Через много лет я эту шутку вспомнила и применила снова — на сей раз при обстоятельствах, намного более значимых, значительных. Так что мой первосортный комплимент — для красавца — сослужил мне службу повторно, став трамплином к новой жизни и к новой, необычайной любви.

.Парковщик приглашает меня в свою времяночку для оплаты парковки за машину. Я протягиваю деньги — хочу заплатить за несколько дней вперед. После коротких переговоров и подсчетов парковщик усаживается за свой столик и начинает выписывать мне квитанцию. В углу тарахтит телевизор, а я перебираю варианты «левых» тем, которыми бы возможно было зацепить парковщика. Набор фраз, который приходит в голову, — один сплошной шаблон: все такое обыденно-стандартное, затасканное. Нет, надо так сказать, чтоб понял и чтоб. неявно.

Парковщик сидит, я же возвышаюсь у него за спиной сбоку, за спинкой стула, рассматриваю его красивый профиль. Я решаюсь:

— Послушайте, можно, я вам сделаю комплимент?

Парковщик слегка поворачивает лицо в мою сторону, ждет.

— Комплимент, в общем-то, необычный.

Лицо парковщика как-то застывает, и я застываю, леденею, повисаю в воздухе, в прострации, и все вокруг замирает, и только губы продолжают шевелиться:

— Я. вот. дружила с врачом-рефлексотерапевтом. ну, иглоукалыва­ние там всякое. в уши иголки вкалывают, знаете ли. Послушайте. так у вас красивые уши!

Разве кто-то сказал: «Отомри»?

Рука парковщика с шариковой ручкой на квитанции замирает. Совсем ненадолго — на несколько секунд. Затем, не поднимая головы, Дима го­ворит:

— Оставьте, пожалуйста ваш телефон. Вдруг с машиной что-то про­изойдет. Переставить там. понадобится... или еще что-нибудь...

Я пугаюсь:

— Произойдет?.. С машиной.

— Да не бойтесь вы. Мы ведь смотрим. Ну, могут приехать асфальто­вые латки укладывать. тут вот песок будут подсыпать. Так что пусть будет телефон на всякий случай.

— Да, конечно, — я приободряюсь и диктую номер не без удовольствия и с легким сомнением в душе насчет того, зачем именно понадобился мой номер телефона. Вслед за номером внезапно добавляю — слова вылетают бесконтрольно:

— Что ж звоните, если что. Можете позвонить мне даже и не по поводу машины. если хотите.

Парковщик молчит.

Прощаемся. Я покидаю парковку с чувством легкого стыда: что это уж я совсем. не сдержалась. Что подумает про меня?..

А через неделю в трубке звучит незнакомый мужской голос, очень при­ятный:

— Вы сказали, вам можно позвонить.

Объявился ухажер