Владимир Саламаха - 3. Если упадёт один...

И эти березы показались ему теми деревьями, под которыми он и умрет, когда придет срок.

Теперь почему-то подумалось, что мог бы и он в молодые годы, когда встретил Теклюшку, посадить вместе с ней на своей земле две березки. Да и без нее мог бы посадить. Не важно где, в поле, в огороде, возле леса — сейчас шумели бы две березы. Пусть бы хоть такая память о них была. А он посадил сирень. Посадил тогда, когда стал жить с Марией. Посадил два маленьких ростка сирени на своей усадьбе — вопреки ей и ее родителям. О Теклюшке он тогда думал.

Ростки сирени прижились. Через годы они превратились в два больших ствола, давших множество побегов. Каждую весну много лет подряд цвел огромный куст, благоухал. И так было, пока в войну не случилось самое страшное и непоправимое с его односельчанами, с ним самим... Тогда и куст засох.

А березы живут. Не его березы.

«Не печалься, Иосиф, и ни на кого не обижайся. Ни на себя, ни на Ефима, ни на Николая с Михеем. И на Марию — тоже. Ни на кого. Слышишь?»

Текля села рядом с ним на крыльцо. Но не прильнула к плечу, как раньше, когда садилась рядом, а села поодаль. Голова ее была непокрытая. Волосы — как в молодости — длинные, русые, легко трепал ветерок.

Он сидел и не поворачивался к ней. Так чувствовал ее, свою Теклюшку. Видел ее светлое молодое лицо не глазами, а каким-то иным зрением — душой, что ли. И нежность к ней, такой любимой и родной, кажется, даже неизвестная ему и в молодые годы, наполнила все его существо.

Иосиф боялся пошевелиться. Ему казалось, тогда из души исчезнет это ощущение, исчезнет тот волшебный свет, в котором вырисовывалось Теклюшкино лицо, а за ним — лица Кати, ее сыночка Петьки, Нади и Светки, Валика, Ефима, Михея, Николая, Архипа...

«Ну что же ты, Осипка? Не бойся, — вдруг сказала Текля. — Иди, иди к ним. Не обижайся на людей. Им, как и тебе, тяжело. Им, как и тебе, больно. Слышишь меня? Иди».

Он повернулся, хотел ближе подсесть к ней, спросить, как же она здесь будет одна, если он уйдет? Но не успел. Текля легко поднялась, отошла от него. Иосиф хотел взять ее за руку, но ее уже не было...

Он еще не успел осознать, была ли она здесь наяву, или ему показалось, как вновь услышал, уже откуда-то издалека: «Иди, не обижайся на них. И не бойся. А я уж как-нибудь здесь буду».

Свет в его душе мгновенно померк, сердце пронзила острая щемящая боль...

10

...А тем временем все дальше и дальше от Гуды отплывала лодка с Вали­ком и Ефимом. Им еще долго надо было плыть по реке, чтобы причалить к ее левому берегу, на котором находился хутор Кошара.Точнее, находился он далековато от реки — за болотом, которое считалось непроходимым, за грядой леса, отделяющего топь от усадьбы, опустевшей много лет тому и заросшей травой и бурьяном.

Часть 2

1

Всем троим, Никодиму, Ивану и Василию, как никогда в жизни было страшно. Хотелось кричать: «Мама!..» Но никто из них не мог даже вымол­вить слова. Не хватало воздуха, из груди вырывался только стон. Каждому из них казалось, еще шаг — упадешь на землю и уже никогда не поднимешься.

Но они не падали. Держались из последних сил и все дальше бежали по лесу от железной дороги, оттуда, где на рассвете немецкие самолеты разбом­били их эшелон.

Эшелон вез парней, таких же, как и они, новобранцев, подальше от войны, туда, где они должны были чему-то научиться, чтобы стать настоящи­ми бойцами.

Василий, Никодим и Иван не знали, как далеко отбежали от того ужасного места за рекой, где пылал их эшелон. Перед тем как увидели пламя над ваго­ном, в котором ехали, поезд неожиданно остановила какая-то неимоверная сила. Она подбросила вагон вверх, затем с грохотом опустила на насыпь, с треском вырвала от стены вагона доски, выбросила парней на землю, и они катились по длинному откосу, пока не остановились на ровном месте под кустами.

Как лежали в вагоне рядом на полках, так рядом и катились по земле. А когда остановились, вскочили на ноги, осмотрелись — руки в ссадинах, лица будто не повреждены, глянули на насыпь, а там... А там над тем, что еще недавно было эшелоном, клубами катится пламя, ветер рвет на ошметки чер­ный дым, что-то трещит, слышится скрежет металла, раздаются пулеметные очереди и с оглушительным ревом низко над землей проносятся самолеты.

Казалось, пламя, дым, пулеметные очереди и самолеты через мгновение обрушатся на них, как нечто монолитное и... Но увидев, что все, с кем ехали, бегут в лес, Никодим, Иван и Василий бросились за ними. Бежали, боясь поте­рять друг друга из виду. Бежали, кто-то обгонял их, кто-то отставал, а сзади еще долго слышались выстрелы, крики, и казалось, пламя обжигает плечи, а дым выедает глаза.

Бежали уже втроем, товарищи по эшелону где-то исчезли. Бежали и еще долго огибали деревья, кусты, пни, перебегали через тропы, поляны, пока не влетели в болото и густой лозняк не преградил им путь.

Вскочили по колено в воду, освежающие брызги окропили разгоряченные лица, и только тогда парни спохватились: куда же мы несемся...

Стояли согнувшись и держась руками за животы, тяжело дышали, сердца стучали, пот заливал глаза — долго никто из них не мог вымолвить ни слова.

Если кто-то пережил ужас, когда смерть была рядом, но ускользнул от нее, первое, что приходит в сознание, — живой. И это «выдыхается» тихо, хотя тяжело, долго стучит в висках, взгляд не сразу становится ясным, не сразу возвращаются звуки и не сразу исчезает страх.

Так было с каждым из них. Никодим, Иван и Василий, остановившись, ощутив на лицах освежающие брызги воды, будто пробудились от ужасного сна и с какой-то встревоженной успокоенностью поняли: живые...

Глядя друг на друга, долго молча стояли по колено в воде. Восприятие реальности к каждому возвращалось медленно: вокруг пели птицы, над ивня­ком высоко в голубом небе стояло слепящее солнце, болотная топь начинала засасывать ноги.

Василий, наконец-то отдышавшись, зачерпнул воды, ополоснул лицо, проговорил:

— Что же мы наделали...

— А что? — спросил Никодим.

— Что, что, самовольно сбежали от эшелона.

— Дезертиры? — смутился Иван.

— Почем я знаю? Может, и так.

Наконец-то поняли, в какую ситуацию попали. С ними ехали командиры, парни должны были во всем им подчиняться и исполнять их команды. В пути были уже двое суток, подчинялись своему командиру, молодому лейтенанту. На станциях из вагона, обычной теплушки, не выходили. По команде получа­ли паек, по команде ложились спать, по команде поднимались, правда, только один раз, вчера. Сегодня же команды «Подъем!» не было, на эшелон налетели немецкие самолеты. Но ведь не было и команды: «Бегом, подальше от эшело­на!» И вообще не было никакой команды. И своего командира, когда катились по откосу к кустам, а потом бежали по лесу, не видели. Может, погиб? Или тоже сбежал? Но ведь были и другие командиры, и даже был командир эше­лона. А что с ними?.. Но что бы ни было, а надо возвращаться.