Владимир Саламаха - 3. Если упадёт один...

Легко сказать возвращаться. А куда идти? В какую сторону?

Никодим и Иван также освежили лица болотной водой, жадно выпили по несколько пригоршней, утоляя жажду: вода была холодная, наверное, рядом бил родник, с трудом вытянули ноги из топи, вышли туда, где было твердо. Там сняли сапоги, вылили воду, выкрутили портянки, и Никодим сказал:

— Конечно, надо скорее возвращаться к своим, иначе нас действительно посчитают за дезертиров. А так — побежали, как и все, а потом опомнились и вернулись. Может быть, командиры даже не будут ругаться.

Но прежде чем возвращаться, надо было определить, где находятся. Известно одно: далеко от эшелона, ведь долго бежали. И еще: он шел на вос­ток, солнце только вставало, лучи наискосок пробивались в вагон. А вот где сейчас железная дорога — на востоке, юге или севере — неизвестно. Только точно определив это, будет понятно, куда идти.

Итак, поезд шел на восток. Значит, в том направлении он и находится, или то, что от него осталось. Там их товарищи и командиры, конечно, если кто остался живой. Туда, должно быть, вернулись и те, кто вместе с ними убегал в лес.

Сейчас солнце (его, когда вышли из болота, не было видно из-за густых высоких елей, под которыми стояли) ощущалось почти прямо перед ними, хотя чуть слева. А мох на деревьях был с противоположной стороны. Между ним и солнцем образовывался большой, почти прямой угол. Север там, где мох. Все просто и понятно, сейчас примерно часов одиннадцать утра, солнце близится к зениту. Получается, если стать спиной на север, то надо двигаться влево, это и будет на восток, где остался эшелон.

Нехитрой наукой, как определить в лесу место своего нахождения, если вдруг заплутаешь, владели все трое. Впрочем, парни также знали, как ориен­тироваться на любой местности, даже если нет солнца. Правда, днем. Ночью же, даже звездной, — нет.

Они знали, как выжить в лесу, на реке, в поле, если выбился из сил и холодно, идет дождь, метет метель или все вокруг охвачено огнем. И неуди­вительно: этому деревенские мужики учат своих сыновей с малолетства. И если попадаешь в тяжелую ситуацию, главное — не паниковать, успокоить­ся, сосредоточиться, выход всегда найдется.

И еще много чему учили их родители и односельчане, а вот тому, что надо делать, когда попадешь под бомбежку, под пулеметный огонь, — никто не учил, хотя некоторые мужики из Забродья и Гуды уже воевали. Кто в импе­риалистическую, как говорили, «с немцем», кто в гражданскую, а кто успел понюхать пороху и на финской.

Не учили, так как никто не думал, что будет эта война. А если и думал, так давно было понятно: мы врага шапками забросаем...

Итак, если ориентироваться по солнцу и представить, сколько пробежали, пока оно взошло, получится километров десять, не меньше.

— Ну и драпанули мы, — с горечью сказал Василий, поглядывая в про­свет между вершинами деревьев. — До эшелона километров десять.

«Драпанули» означало испугались и бежали куда глаза глядят. Обычно это слово употребляли в Гуде и Забродье, когда из-за чего-либо между собой бились парни и вдруг кто-то не выдержал, струсил и убежал.

Никодим и Иван согласились с ним: что они могли сказать в свое оправда­ние. Постепенно само собой получилось так, что Василий Кечик становился как бы главным в их небольшой группе. А если так, то этим самым он брал на себя ответственность за них, парней из соседней деревни, с которыми вместе шел на войну.

Никодим и Иван давно знали Василия. Они еще подростками начали ходить гулять в Забродье. Там были большой клуб, сельсовет, туда из рай­центра привозили кинопередвижку. Там Боровцы встречались с Василием, с другими местными парнями, а с ним даже дружили.

Отец Василия, Леонтий Киреевич, и их отец, Ефим Михайлович, знались еще с юности, с тех пор, когда Боровец пришел в Гуду и пристал в примы к местной девушке Марфе. Кечика и Боровца когда-то свел Иосиф Кучинский. Он первый из местных парней подал руку Ефиму, поддержал его, тогда чужо­го здесь человека, а вскоре на гулянье познакомил и с Кечиком: «Леонтий, мой друг Иосиф, Иосиф, мой друг Леонтий».

Дружили отцы, дружили и сыновья. Правда, Стас Кучинский ни с кем из них не хотел знаться: бывает...

Василия, слывшего добрым человеком, уважали и свои парни, и парни из соседней Гуды. А в последнее время так даже заискивали перед ним. Еще бы! Колхоз направил его на курсы трактористов, единственного из всей округи.

Василий закончил их, вернулся в Забродье с трактором, точнее, приехал на колесном «железном коне»: первый парень на деревне.

Уважали его не только за это. Уважали еще и за то, что он, как и раньше, нос не задирал, со всеми был прост, катал на тракторе парней и девчат, и даже старух и стариков.

Василий часто давал Никодиму и Ивану покрутить руль трактора, научил их не только ездить, но даже пахать. Словом, осчастливил парней. И когда в военкомате спросили, кто умеет ездить на тракторе, назвались Никодим и Иван, хотя документов на это у них не было. Парней поставили в один строй с Василием и другими трактористами, повезли на восток. Говорили, будто подучить на танкистов.

И вот вышло так, что они и в армии, и не в армии, на войне и не на войне.

— А вдруг поезд уже поехал? — сказал Иван, когда обулись и собрались бежать назад. — Что тогда будет?

— Вряд ли он поедет, — ответил Василий. — Его же, наверное, полнос­тью разбило. И железная дорога разрушена. Но что бы ни было, надо, пока не поздно, как можно скорее возвращаться.

Почему «пока не поздно», все понимали. Быстро вернулись, так какие они дезертиры? Просто испугались, как испугались все, кто бросился бежать.

— Вперед! — скомандовал Василий, повернул налево и побежал не на солнце, оно справа заскользило меж вершин деревьев, а туда, где, по их мне­нию, восток, где остался эшелон.

Неизвестно сколько пробежали парни, когда в небе, на западе, он был позади, послышался тяжелый, приглушенный гул. Он быстро нарастал, при­ближался. И вот уже, показалось, всколыхнул вершины и ветви деревьев, в которых, словно в сети, затрепетало мохнатое солнце. И хотя раньше парни никогда не слышали такого гула, поняли: самолеты. И летят они, наверное, туда, где находится их эшелон. Хотя, может быть, и к мосту через реку, кото­рый переехали незадолго до бомбежки.

И вот уже, едва ли не срезая крыльями верхушки деревьев (у страха глаза велики, и новый прилив страха овладел парнями), самолеты, оглушая их, про­скользнули над лесом.

Парни упали на землю, Василий даже не успел дать команду, и пока лежали, самолеты развернулись где-то недалеко и уже высоко летели назад. И вдруг от них начали отделяться какие-то черные точки, над которыми почти сразу же вспыхивали белые купола.

— Парашютисты, — прошептал Василий. — Наверное, хотят захватить мост.