Владимир Саламаха - 3. Если упадёт один...

Из-за нее, из-за лодки, у Ефима, Николая и Михея были неприятности. Вскоре после того, как исчез Иосиф, участковый Савелий Косманович, увидев лодку, заподозрил их в том, что присвоили ее. Но как? Не иначе, как совершив над ним самосуд — отец полицая.

Савелий приплыл сюда через две недели после того, как взорвалась дамба. И его понять можно: все здесь, а одного человека нет. Где он?.. Где-где, чтобы мы знали...

Участковый был злой. Решил, что убили они Кучинского. Но жалел их, как тогда считал, преступников. Будто между прочим, подсказал им: дескать, лучше бы лодку снесло наводнение.

Нет, Савельюшка, если бы так, легко развязался бы этот узел: исчез Иосиф, и лодки его нет, значит, где-то сгинул. Наводнение же было досель невиданное, все вокруг на многие версты накрыло. Благо, пригорок и сарай на нем милова­ло. Здесь тогда такое творилось — ребятишек спасти бы да самим уцелеть, не до Иосифа, он особняком в своем доме жил. Хотя было — приплыл сюда, но не приняли его. Исчез бесследно. А если так, какой с нас спрос?

От лодки они не избавились и после подсказки Савелия. Знали, что этим вызывают подозрение. Пусть! Когда-то же должен отыскаться Иосиф. Только живым, или... А грех на нас есть, мы его, вернее, я, Ефим Боровец, изгнал, но не более того. На мне и вина.

А лодку его Савелий потом много раз видел. Не прятали ее. Но ничего не говорил. Ефим однажды, когда просмаливал ее на пригорке, сказал:

— Вернется Иосиф — бери, в целостности да в сохранности!

Савелий ничего не ответил, но заметил Ефим, стал мягче лицом, подал

ему руку и, поскрипывая хромовыми сапогами, пошел к Михею и Николаю, курившим в отдалении.

Семь лет никто не пользовался лодкой Иосифа Кучинского. Хотя каждую весну на день-два спускали ее на воду. Перед этим Ефим постукивал по бор­там и по днищу, прислушивался к звуку и, убедившись, что доски крепкие, древоточцем не повреждены, просмаливал. Только не может так быть бес­конечно, когда-то истлеет: пусть бы хозяина дождалась, Иосифа... Вот только, собираясь в Кошару, Ефим думал: «А вдруг там действительно Антон».

Было в этом что-то не совсем искреннее, словно выбирал, кто ему больше нужен. И вслух продолжал: «Хорошо, если б там — и тот, и этот. Хотя, конеч­но же, Иосиф на хуторе».

— Дядя, — почти раздраженно сказал Михей, — если ты не уверен, так, может...

— Нет, Михеюшка, в том-то и дело, что уверен, — перебил его Ефим. — Антоном Иосиф назвался. Думаю, хотел, чтобы Катя не узнала его. Но поче­му? Неужели все еще обижается на меня, на всех нас? А что с хозяйкой на хуторе жил — так жалостливый он был. Я знаю. Может, где встретил какую страдалицу, их же после войны, да еще и сейчас, много на земле, все в уте­шении нуждаются. Так что занимайтесь своими делами, а я как-нибудь поти­хоньку завтра и поплыву.

Ефим повернулся и неторопливо направился к пригорку у реки, на кото­ром стоял старый сарай. Когда отстраивали деревню, его не разобрали, оста­вили рыбакам. Они в нем прятали снасти. Не разрушили и печку на пригорке: место удобное, рядом река, мужики часто собирались здесь, варили уху, брали «фронтовые» сто граммов, разговаривали.

Мужчины молча смотрели вслед Ефиму. Молчали и Надя с Катей: что ты ему скажешь, когда заупрямился. Хотя Катя думала, что все-таки вечером отговорит старика, попросит подождать, пока кто из мужчин сможет плыть с ним. За столом попробует поговорить со стариком. Он как всегда придет ужи­нать. Ефим, хоть ему уже давно поставили дом, каждое утро, в обед и вечером приходил к Кате, к Петрику, которого называл внучонком. (Мальчик считал его своим дедушкой. Катя смотрела за стариком, как за отцом.)

Когда Кате первой в Гуде построили дом, она согласилась пойти туда толь­ко с тем условием, что с ней будет жить и Надя с детьми. Сразу же после того, как заселились в новый дом, мужчины начали возводить сруб Соперским. К зиме дом поставили, и Надя со своими детишками перебралась туда, где и ждала мужа, а они отца: Игнатий писал, что скоро вернется, а пока задержива­ется в армии. Вернулся он только осенью сорок шестого. Уже в свой дом.

А зимой сорок пятого Катя едва не насильно привела к себе Ефима, он вместе с Николаем и Михеем жил в сарае, к которому сейчас направлялся.

Мужчины по-прежнему молчали, не знали, как быть. Вдруг Валик, он стоял возле них, сказал:

— Мама, отец, пустите меня с дедом Ефимом. Как же он один поплывет?.. Да и мне нужно увидеть деда Иосифа. — И крикнул вдогонку Ефиму: — Деда, возьми меня из собой!

Ефим, не пройдя и десяток шагов, остановился, не торопясь повернулся, неопределенно пожал плечами:

— Валентин, надобности такой нет. Дорога мне известная. Ничего страш­ного: туда по течению легко доберусь. А назад как-нибудь потихоньку шестом около берега буду отталкиваться. Думаю, назад будем плыть вдвоем. Пусть с Иосифом, пусть с Антоном. А может быть. А тебе что, Иосиф нужен?

Что имел в виду старик, сказав «а может быть», мужчинам было непо­нятно. И Валику — тоже.

Он ответил не сразу, подошел к старику, остановился рядом, произнес:

— Обидел я деда Иосифа. Мальчишкой был, а помню.

Ефим внимательно посмотрел на парня, затем положил тому руку на плечо:

— Помнишь, оказывается.

— А как же.

— Ты обидел старика Кучинского? — удивился Игнатий. — Как? Когда?

— После войны. Зимой. Говорю, еще мальчишкой был. Лед в деда бросал...

— Дурачился, — рассудительно сказала Катя, вступаясь за парня. — Я видела, Иосиф не обиделся, понимал, что Валик хочет поиграть.

— Ну что, мать, пустим? — Игнатий глянул на жену: — Конечно, если дед возьмет.

— Пустим, если возьмет, — ответила Катя и уголком платка вытерла непрошеную слезу.

— Возьмет, а как же, — сказал Ефим. — Коли так, еще как возьмет! — И заглядывая Валику в глаза, добавил: — Значит, помнишь. А как на веслах сидишь, знаю, рука у тебя уже давно крепкая. Что скажете, мужики?

Старик, ожидая ответа, внимательно посмотрел на мужчин.

— А мы, Ефим Михайлович, хорошо знаем, какая у Валентина Игна­тьевича рука, — сказал Костров. — Парень он самостоятельный, на маши­не научился ездить, на тракторе. Были у меня в батальоне такие ребята: с ними — хоть в разведку, хоть в бой.

— И я давно это знаю! — сказал старик. — Да мы с Валентином — ого!..

Не договорил, запнулся, отвернулся. Парень решительно обнял его, ска­зал: — Мы с дедом куда хочешь доплывем!

Раньше Валик никогда не видел слез на глазах старика...

И вот Николай, Михей, Игнатий, Надя, Светка, Катя с Петриком прово­жают Ефима и Валика в дорогу. Катя, хоть и собиралась вчера вечером отгова­ривать старика, когда он пришел на ужин, передумала: коль решился, значит, надо ему. Ставя на стол еду, пока Ефим мыл на кухне руки, сказала, что ему с Валиком собрала в дорогу сала, головку масла, клин сыра, вареные яйца, хлеб и даже ведро картошки.