Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Георг Мангер, у которого вставной глаз сиял чистейшим ультрамарином — настоящий был серо-зеленый, но Георг обожал синий цвет, — произнес неожиданно бодрым тоном:

— Не может же так вечно продолжаться, — склонил голову набок, как канарейка, и посмотрел вправо, хотя трое остальных сидели слева от него. После смерти жены у него вошло в привычку, разговаривая, всегда смотреть вправо.

— Если уж Соколиный Глаз это говорит, значит так тому и быть. И сомневаться нечего. Завтра же к тебе явится твой преемник и скажет: «Господин Мангер, не соблаговолите ли вы принять обратно вашу кожевенную торговлю». — Письмоводитель сделал плавное движение рукой. — Входите, прошу вас!

— Оставь его в покое, — вмешался Оскар. — Нелегко все потерять, особенно если целая куча детей, как у меня, и все есть просят! — У Оскара было четверо детей.

Из членов бывшей шайки только Теобальд Клеттерер, с большим тактом и душой исполнявший в квартете партии второго тенора, сумел сохранить доставшееся ему от тетки садоводство. У него не было долгов, так как цветы, кустарники и все прочее он выращивал сам, а похоронные венки и в нынешние тяжелые времена находили себе сбыт.

— Значит, то есть и холодно же!

— С фруктовой палаткой у меня тоже ничего не получилось, — сказал Соколиный Глаз, уставившись вправо.

— Собачий холод! Значит, то есть я пошел.

Письмоводителю пришла в голову мысль развести во рву костер.

Трое натаскали обрывки газет, сухие ветки орешника и липы и общими усилиями обломили от дикой яблони длинный толстый отмерший сук. Оскар, по-прежнему самый сильный из всех, приволок четыре камня, вывалившиеся из старой стены, и разложил их вокруг будущего очага вместо сидений. Земля была сырая. У подножья стены лепились грязные струпья не сошедшего еще снега.

Несколько минут спустя, еле видимое в сизом от холода дневном воздухе, заполыхало высокое, светлое пламя.

Письмоводитель раздал приятелям сигареты. Они сидели вокруг костра и курили.

— О-го-го, трубка мира? Совсем как прежде… Да, а мы как были глупыми, так и остались.

— Как сказать! — Оскар, которому припекало лицо и колени, а спину обдувало холодным ветром, повернулся к огню задом. — Было бы не так уж глупо мальчишками удрать в Америку. Не попали бы во все эти передряги, и жили бы мы наверняка лучше, чем сейчас.

— О-го-го! Это в качестве охотников за бизонами?

— Конечно, нет! Но возможно в качестве преуспевающих коммерсантов!

Вслед за Оскаром повернулись и остальные. Все четверо сидели теперь спиной к костру и глядели в разные стороны.

— Значит, то есть должно же что-то измениться. Если хочешь жить, надо зарабатывать… Что бы вы думали недавно со мной было? Это уж из рук вон. Рассказывать совестно. Прочел я в газете, что утерян алмазный перстень, и стал по всему городу его искать. Значит, то есть не одно это кольцо! Вообще бриллианты искал. Битую неделю. Теряют же люди! Заблестит что-нибудь на тротуаре, я и бросаюсь! Но только, значит, ничего не находил, кроме плевков.

— Искатели алмазов! О-го-го, тоже профессия!

— Ну и что? Я вот пытался торговать шоколадом, — сказал Оскар. — Одно другого стоит. Ходил из лавки в лавку, весь город обошел, все облазил. Никто ничего не покупает. Потом пробовал сбывать кирпич для этого гохбергского деляги. Да кто сейчас строит! Я мог бы с таким же успехом предлагать кирпич кондитерским магазинам, а шоколад строительным конторам.

— Значит, то есть сзади жарко, а спереди холодно. — Ганс Люкс повернулся. Остальные последовали его примеру.

Соколиный Глаз посмотрел вправо.

— Что у тебя? Выкладывай уж! — подбодрил его письмоводитель.

— С представительством садовой мебели у меня тоже ничего не вышло. Люди в наши дни сидят, как видно, прямо на траве. — И он снова уставился в огонь.

Все молчали. Чего только они не перепробовали, и все напрасно.

Оскар помешал тлеющие угли.

— Для вас у меня есть кое-что на примете, для вас троих и Теобальда Клеттерера — словом, для квартета. Мне это пришло в голову с неделю назад. Правда, дело это немного щекотливое, потому я и не говорил вам ничего. Но на безрыбье и рак…

— Если только рак у тебя припасен, о-го-го!

— Значит, то есть что же ты придумал?

— Да был я тут как-то в варьете, разумеется в воскресенье утром, когда вход свободный. — Он вдруг, не глядя ни на кого, заговорил скороговоркой, монотонным, неестественно высоким голосом: — Выступал квартет художественного свиста. Они только свистели, больше ничего. И здорово у них получалось. Я сразу подумал, что и вы бы тоже могли… Петь, конечно!

Еще при слове «варьете» письмоводитель украдкой поднес руку ко рту. Теперь он изо всех сил зажимал рот. Глаза у него вылезли из орбит.

— Тебе все смешки! Если ты можешь предложить что-нибудь путное, пожалуйста, буду очень рад. Мне от этого все равно мало проку, я же не участвую в вашем квартете. — Оскар тоже усмехнулся. Однако верхняя губа с щетинкой таких же бесцветных, как кожа, белесых усиков — их даже трудно было разглядеть — задрожала.

— Пусть людям жрать нечего, они все равно хотят развлекаться. Это же факт.

Видершейн опустил руку. Лицо его все еще было багровым.

— Не дай бог такого развлечения — слушать, как мы поем!

Соколиный Глаз метнул взгляд направо, потом на огонь и опять направо:

— Но дозволяет ли нам честь кружка выступать за деньги?

Костер догорел. Только по краям иногда вспыхивала тоненькая веточка. Редкие крупные капли дождя с шипением зарывались в горячую золу. Соколиный Глаз поднялся набрать хворосту.

— Теобальд Клеттерер, может, и не захочет участвовать, — сказал письмоводитель. — Ему-то нет надобности. Еще выступать в пивной, где тебя слушают свои же товарищи, это куда ни шло. А если человек заплатил тридцать пфеннигов, он вправе требовать за свои деньги. Каждый это по себе знает. Покажи-ка нам какую-нибудь ерунду, мы тоже подымем шум.

— А я тебе говорю, что художественные свистуны были ничуть не лучше. — Оскар по-прежнему говорил, ни на кого не глядя, неестественно высоким голосом.

— Да ты вообрази себе нас троих с Соколиным Глазом на сцене. Он ведь, когда поет, тоже пялится вправо. А его небесно-голубой глаз!.. Как хочешь, а в Вюрцбурге я выступать не стану.

— Мало ли городов на свете… Организовать дело нужно. Ездить по разным городам.

— Ах, вот как ты себе представляешь! Правильно!.. Но тогда уж возьми на себя роль нашего импресарио. По крайней мере будем знать, о-го-го, что по шее накладут не нам!

Соколиный Глаз вернулся с охапкой хвороста, волоча за собой три длинных сука. Ветки дымились, трещали, шипели. И наконец вспыхнули. Все откинулись назад.

— Если честь кружка не дозволяет, пускай нас исключат. — Он надумал это, пока собирал хворост.