Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

— Фрак я уже раздобыл. — Соколиный Глаз выложил обновку на стол.

Оскар ухватился за фрак, как утопающий хватается за соломинку. Его бросило в жар. Он даже раскраснелся. Ведь весь этот рожденный отчаянием план не отвечал его представлению о солидном деле.

Он держал перед собой фрак на вытянутых руках.

— Где ты раскопал эту страсть? В него влезут двое таких, как ты.

— Конечно, он немножко великоват.

— Не хочу тебя расстраивать, дружище, но…

— Думаешь, не подойдет?

— Ну-ка, надень.

Соколиный Глаз отнюдь не был малорослым. И все же фрак доходил ему до пят. Его явно носил какой-то великан.

— Сшей из него пальто.

— Так я же его выменял на пальто. — Нагнувшись, он с грустью оглядел болтавшиеся до земли фалды.

— И ведь его не укоротишь, — сказала фрау Беномен, со знанием дела пощупала материю, приподняла одну фалду и огорченно выпустила из рук. — Да и потерт уж очень. Только деньгам перевод.

Второй сын Оскара, читавший возле печурки «Путешествие вокруг света», прикрылся книгой и хихикнул: во фраке Соколиный Глаз был как две капли воды похож на знаменитого комика, которого недавно показывали в кино.

— В другой раз, когда будете покупать что-нибудь из одежды, не ходите один. Непременно возьмите с собой женщину, — сказала фрау Беномен, на что Соколиный Глаз не преминул посмотреть вправо.

— Подожди меня. Я сейчас вернусь. — И Оскар Беномен, скатившись, как мальчишка, с лестницы, исчез в дверях «Венского кафе с дамским оркестром», попросил кельнера принести ему иллюстрированный журнал и выдрал страницу с изображением элегантного господина во фраке. Кофе стоил пятнадцать пфеннигов. «Вот уже и расходы пошли». Он вытащил записную книжку, написал вверху страницы «издержки» и пометил пятнадцать пфеннигов.

Отворив дверь своей мансарды, он еще с порога услышал голос письмоводителя, которого беспокойство и гнетущая домашняя атмосфера погнали к друзьям.

— Ты и цилиндр взял?

Соколиный Глаз недоумевающе воззрился на него.

— Ну как же, у Гохбергского шоссе на огородах все прошлое лето торчало пугало. Это же тот самый фрак и есть. Ручаюсь. Но на чучеле был еще цилиндр… Его ты не взял? — Он говорил, сохраняя полную серьезность.

— Господин Видершейн все шутит, — примирительно сказала фрау Беномен. А ее муж положил на стол картинку с элегантным господином.

— Мы должны практически подойти к делу. Тут требуется безукоризненная элегантность. Фраки закажем Фирнекезу, и только по этой модели.

Сынишка Оскара оторвался от «Путешествия вокруг света». Страницу из журнала, на которой, помимо элегантного господина, была картинка с надписью «Полет на Марс», он хорошо запомнил. Прошлое воскресенье, сидя на красном плюшевом диване в Венском кафе рядом с отцом, который хотел сбыть хозяину партию шоколада, он тщетно клянчил разрешения вырвать эту самую страницу.

Сбитый с толку, он смущенно и испуганно глядел на отца, который тогда сказал ему, что этого делать нельзя, что это воровство.

— Я попросил старшего кельнера. — И, вырезав «Полет на Марс», Оскар отдал рисунок сыну.

В городе, который стоит на реке, большинство самоубийц предпочитают топиться. Они выросли у реки, река течет через всю их жизнь, течет в их жилах, в их сновидениях, и она же принимает человека в свое лоно, когда нет сил продолжать путь.

Трое друзей спустились к набережной и сразу же наткнулись на толпу: рыбаки, женщины, ребятишки обступили старика рантье, который час назад глядел с моста в воду.

Прикрытый соломой, он лежал на мостовой. Торчали только размокшие штиблеты. Уже стемнело, и в изголовье ему поставили фонарь, бросавший вокруг багровый отблеск.

Сорок пять лет простоял он за стойкой своего винного погребка, день за днем разливал вино по стаканам, ласково и внушительно беседовал с посетителями, одним веским словом улаживая столкновения и споры, чувствуя себя неограниченным владыкой в своем маленьком королевстве; семидесяти лет, всеми уважаемым обеспеченным человеком удалился на покой, а несколько лет спустя, разоренный, подобно миллионам других несчастных своих соотечественников, попал в городскую богадельню.

— Не мог он жить в богадельне, и все тут. Кто-кто, только не он! Ничего удивительного! Такому человеку это зарез. А в его возрасте с начала не начинают, — сказал, побелев как полотно, Оскар Беномен и покосился на мокрые неподвижные штиблеты, словно видел перед собой собственную участь.

По спине у Оскара пробегали мурашки, и весь дальнейший путь он шагал, искусственно напружив мускулы. До самого дома портного Фирнекеза он не проронил ни слова и все время держался на шаг-два впереди остальных.

Слоновая улица начинается внушительной аркой с прилепившимся к ней старым-престарым домом. Дальше уличка все больше суживается, подобно слоновьему хоботу, и на самом узком месте, там, где двое прохожих едва могут разминуться, и жил портной Фирнекез, на редкость смирный человек, который ни в каком клубе не состоял, ни с кем дружбы не водил, никогда не засиживался с приятелями в трактирах, неделями молчал даже с собственной женой, и только когда что-то в нем перебродит, вдруг возьмет да и разразится перед первым встречным какой-нибудь неожиданной сентенцией.

Тридцать лет назад все лицо Фирнекеза, в том числе лоб и припухшие веки, покрылось сыпью, от которой он никогда не лечился, и со временем эта багрово-красная короста стала как бы его обычным цветом лица.

Фирнекез сидел на столе и шил, деловито вдевая и откусывая нитку. Жена принесла ему в треснутой чашке без ручки какие-то бурые помои вместо кофе. Фирнекез посмотрел на помои и вопросительно перевел взгляд на жену.

— Не заваривать же каждый раз свежий. Некогда мне возиться. Совсем с ног сбилась с Карльхеном. За ним нужен уход да уход. — Она сильно шепелявила. Серая кожа лица опускалась складками на огромный зоб. Перекошенная на сторону, всегда слюнявая нижняя губа свешивалась до самого подбородка.

Это пятидесятилетнее, беззубое, хромоногое существо, в полном смысле слова кожа да кости, полгода назад родило ребенка и не чаяло в нем души.

Фрау Фирнекез унесла бурые помои на кухню, выплеснула их в кофейник, налила воды в чугунок, кинула в холодную воду кусок шпига и морковь, поставила на огонь, а своего Карльхена положила на плиту рядом с коробкой для воды.

Толстая соседка, у которой был безработный муж, четверо ребят и пустой шкаф на кухне, появилась в дверях и робко попросила горсточку муки. Фрау Фирнекез с готовностью помогала соседям, нуждавшимся еще больше, чем она.

— Ну, как она, жизнь? — сдавленным голосом, но развязно осведомился Оскар Беномен.

— Да как нашему брату живется в нынешние времена, перебиваемся, не правда ли, господин Фирнекез? — ответил за портного письмоводитель, а Соколиный Глаз бодро и вместе с тем смущенно усмехнулся вправо.