Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

«Он верит, что при капиталистическом строе, то есть такой исторической фазе, когда происходит чрезмерное материальное обогащение стран с развитой промышленностью, невозможно утверждение хороших свойств человека, все равно богатого или бедного… Он верит, что ход истории по основному пути развития к социалистической системе совершается в силу исторических законов».

Чрезвычайно значительны в романе «Слева, где сердце» страницы, вскрывающие связь между агрессивными действиями кайзеровской Германии и подобными же действиями гитлеровского фашизма. Характерно, что Франк, обычно избегавший публицистических высказываний, в этой книге прямо сказал о линии, которая связывает германский фашизм с современными идеологами атомной войны.

В томе «Избранное» Франка, предлагаемом читателю, жизненный, творческий и идейный путь большого писателя Леонгарда Франка представлен в тех его основных произведениях, которые позволяют судить и о противоречивости его творчества и о том, как значительны и сильны в нем тенденции критического реализма.

В 1955 году Леонгард Франк побывал в Советском Союзе. Его встречи с советскими литераторами, его заявления в печати показали, с каким уважением и любовью относится он к нашей литературе, к нашей жизни.

Эти чувства симпатии взаимны. Мы ценим в Леонгарде Франке прогрессивность его взглядов, его преданность демократическим идеалам, яркое своеобразие его книг.

Сергей ЛЬВОВ

В Вюрцбурге, где Майн, протекая через город, описывает великолепнейшую дугу, где тридцать позеленевших от времени церковных башен, господствуя над городом, возносятся в небеса и ничего не меняется из поколения в поколение, где исстари сын мясника после смерти отца наследует и продолжает его дело, пока смерть не приберет его самого, — война и инфляция превратили текущие счета и сберегательные книжки в клочок бумаги.

Не избежал общей участи и Оскар Беномен, владелец булочной и трактира «У Аскалонского черного кита»: долги за муку и вино выдворили трактирщика, как он ни упирался, из тесного прокуренного зала, который был для него золотым дном.

В дни юности он основал общество тяжелоатлетов «Голиаф» и клуб игроков в скат «Деньги на бочку», и неутолимая жажда его друзей, а также прочих завсегдатаев трактира, которые хоть и не играли в карты, не выжимали штанги, но были не дураки выпить, приносила ему верный доход и растущий достаток.

Этот настойчивый человек, привыкший быть первым в своем кругу и еще двенадцатилетним мальчишкой возглавлявший шайку таких же сорванцов, задумавшую сжечь Вюрцбург и бежать на «дикий запад», куда их влекла обманчивая свобода, стоял в ветреное мозглое мартовское утро 1927 года на стене крепостного рва, того самого, где тридцать лет назад каждую ночь собиралась в круг костра его шайка, и мрачно смотрел на расстилающийся внизу город.

Потеряв унаследованное и приобретенное имущество и положенье, а с ними заодно немалую долю уважения своих преуспевающих сограждан, Оскар Беномен и его бывшие школьные товарищи стали опять частенько подниматься к старому замку на холме — излюбленному месту их детских шалостей и детских мечтаний, где им не грозила опасность повстречаться с кем-нибудь, кто дважды подумает, прежде чем приподнять шляпу.

Внизу в мокром сером тумане лежал серый город. Майн вздулся, такой же мутный и серый, как и пасмурный день. По старому мосту катила тележка мясника. Рослый жеребец вдруг понес и поскакал, вскидывая копыта. Легко нагруженную тележку кидало из стороны в сторону, и она выписывала зигзаги.

Оскар Беномен обернулся к своему школьному товарищу, сидевшему на березовой скамейке, установленной здесь обществом «Ревнители красоты».

— Тележка мясника Фрица. Он все-таки выкарабкался. По городу уже ходили его неоплаченные векселя.

Человек на березовой скамье, в юности видный участник шайки, а впоследствии член клуба игроков в скат «Деньги на бочку» и певческого кружка «Под кронами зелеными», отец троих детей, полтора года назад потерявший место письмоводителя в адвокатской конторе, — шеф его приказал долго жить, — поднял воротник, зябко скрестил руки и сказал:

— О-го-ш! Так ему же помогла теща.

— А ты все огогокаешь? Дурачишься? Видно, недостаточно тебя еще трепала жизнь.

— Если я не буду огогокать, мне от этого легче не станет.

— Что верно, то верно. Но откуда ты набираешься бодрости духа, хотел бы я знать?

Порыв ветра сорвал у него с головы шляпу, и она полетела вниз, во двор пивоварни, стоявшей у подножья крепостной стены на такой глубине, что друзья сверху могли заглянуть в двадцатиметровую трубу.

— О-гог-го, атаман! Прежде, Оскар, ты недолго думая полез бы по стене вниз, с риском сломать шею, а теперь чинно-благородно спустишься по дорожке, постучишься в ворота и вежливо попросишь разрешения взять шляпу. Вот она, разница-то!

Оскар, человек волевой, страдавший от вынужденного бездействия и, несмотря на свои сорок три года, все еще самолюбивый, как мальчишка, охотно предпринял бы небезопасный спуск с двадцатиметровой стены, однако только презрительно выпятил толстые негритянские губы и молча зашагал по дорожке с холма.

Когда он вернулся с шляпой, на березовой скамейке рядом с письмоводителем Видершейном сидели, ежась от холода, еще двое бывших участников шайки.

— Недостает только Теобальда Клеттерера, — сказал письмоводитель, — и весь наш квартет был бы в сборе. Ради такого пейзажа не грех и спеть. — Смех его прозвучал отрывисто и одиноко в застывшем воздухе и тут же замер.

Трое сидевших на скамье приятелей вместе с отсутствующим Теобальдом Клеттерером входили в состав известного всему городу квартета, детища кружка «Под кронами зелеными». Оскар тоже пятнадцать лет состоял в этом певческом кружке, однако до сих пор не научился высвистать даже несложную музыкальную фразу, которой члены кружка приветствовали друг друга. Он был от природы лишен слуха.

— Значит, то есть могу вас уверить — мне не до смеха. Бывает, идешь на спевку и не знаешь, где взять пятнадцать пфеннигов на несчастную кружку пива. А надо же человеку когда, значит, и горло промочить, — сказал Ганс Люкс, — не то прямо ложись да помирай.

У него были горячие, черные, как антрацит, глаза и такая же черная окладистая борода. Год назад, когда Люкс уже ждал перевода в машинисты первого класса, его уволили с железной дороги, и с тех пор он никак не мог устроиться.

Но вот зазвонили колокола всех тридцати церквей. Башенные часы отбили двенадцать. И несколько мгновений спустя на старом мосту стало черным-черно от людей; это те, что еще работали, торопились на обед. Четверо приятелей продолжали сидеть на скамье, тесно прижавшись друг к другу. Чего-чего, а времени у них было вдоволь.