Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Во всем Вюрцбурге теперь было, пожалуй, только два-три мало-мальски приличных пальто из верблюжьей шерсти, но ни одно из них не могло похвалиться таким густым ворсом и шикарным покроем, как пальто подрядчика Химмельгоха. Он уже издали узнал его по цвету и элегантно ниспадающим складкам: чахоточному маляру пришлось основательно затянуть пояс.

Перед лавкой, где выдавали хлеб, выстроилось человек двести, среди прочих Иоганна, вдова Хонер и Клуша. Последним стал в очередь маляр Хольфус. Все с завистью оглядывали его совсем еще новенькое с виду пальто.

Подрядчик, пришедший за тем же, что и другие, едва увидев пальто, бросился к маляру с криком:

— Вы это пальто украли! Это мое пальто! — Его рыжие усы встопорщились, как у кота.

Чахоточный, исполненный глубокого безразличия ко всему вообще и к подрядчику в частности, ответил глухим голосом:

— Ничего я не крал! — Он не сразу нащупал карман своего пышного пальто, но наконец извлек из него записку учеников Иисуса и послание Петра.

— Ученики Иисуса? Что вы мне тут вкручиваете? Ха-ха, ученики Иисуса! Видали мы таких! Пальто мое! — И подрядчик подозвал шуцмана, наблюдавшего за выдачей хлеба.

Очередь вздрогнула, развалилась и окружила их плотным кольцом. Заинтригованная Клуша таращила глаза на полицейского, который прочел во всеуслышание: «Ученики Иисуса».

Вдова Хонер, давно уже сомневавшаяся в небесном происхождении своего кофе, засеменила прочь. Иоганна в смущении смотрела на свои изящные полуботинки, подброшенные ей в сарайчик Давидом.

Мышонок из осторожности смешался с толпой и потихоньку науськивал соседей на подрядчика.

— Чего этому толстопузому надо? У него, говорят, три зимних пальта. Одно даже с меховым воротником и подбито мехом.

А трубочист Клеттерер, тоже безработный, ибо в городе не осталось больше труб, сказал:

— Он живет в настоящем доме. И вино лакает каждый день. То-то и оно. У одного все есть, а другой пропадай в подвале… — Трубочист Клеттерер страдал врожденной косолапостью.

Пустые глазницы окон в разрушенных домах уставились на солнечную площадь, черную от взбудораженной толпы. Настроение масс было явно не в пользу подрядчика. Он кричал, остервенясь, что, в конце концов, не он же украл пальто.

Шуцман, схватив чахоточного за плечо, выбрался с ним из толпы и отвел в ближайшее отделение, куда следом за ними ринулся и подрядчик. Отчаянно жестикулируя, он доказывал, что у него украли — и даже не одно, а целых два пальто.

— Кроме того, он выдавил у меня окно в столовой. Где я теперь возьму стекло?

Очередь снова установилась. Мышонок поспешил к Петру в «Уютную берлогу».

В тот же вечер в «Городских ведомостях» появилось сообщение, что удалось напасть на след пресловутых «учеников Иисуса». По предложению капитана Либэна, предварительный допрос свидетелей по делу пойманного с поличным грабителя будет происходить публично, чтобы расследование этих возмутительных краж было, по возможности, произведено на месте. Все пострадавшие приглашались в зал полицейского суда для занесения их жалоб в протокол.

В этот день ученики Иисуса собрались ровно в шесть.

В подвале можно было заметить большую перемену. Полка со съестными припасами ломилась от всякой снеди. На полке для платьев и белья целых три отделения были заняты обувью еще из цвишенцалевских запасов, а против старого фрака, напяленного на распорку, в точности на такой же высоте висело пальто подрядчика — охотничий полушубок, подбитый мехом выхухоля, и с воротником из выдры. Справа и слева от полок высились сложенные штабелями продукты, и у каждого такого штабеля стояло по мешку муки весом в сто килограммов. Весь этот образцовый порядок был делом рук кладовщика, питавшего слабость к симметрии.

Скамьи для молящихся тоже расставили по-новому, чтобы выгадать больше места; они уже не группировались вокруг задвинутого в угол изувеченного Христа, а тянулись вдоль стен. В своем изодранном тряпье одиннадцать учеников Иисуса все уже сидели в ряд — они казались ожившей «Тайной вечерей» Леонардо да Винчи. Но только вместо Иисуса в центре восседал Петр и раздавал он не хлеб, а копченую колбасу. Справа и слева от «Тайной вечери», в высоких подсвечниках барокко, сломанных и кое-как перевязанных проволокой, горели свечи.

Петр все еще держал в руке свой ломтик колбасы. Волнение, вызванное газетной заметкой, и страх, как бы публичный допрос маляра и показания недоброхотных даятелей не раскрыли тайны, лишили его аппетита. Однако он взял себя в руки и с обычным пафосом произнес традиционное обращение:

— Мы, ученики Иисуса, заступники справедливости, берем у богатых, у которых все есть, и отдаем бедным, у которых ничего нет… Объявляю заседание открытым. — И тут же добавил: — Дело плохо. Над нами занесен топор.

Уж обтер жирные пальцы о штаны и сказал:

— Какой там еще топор! Господин Хольфус не видел Мышонка. А значит, ни черта они про нас не знают.

Мышонок с удовольствием погладил свой короткий ежик.

— Вся затея с пальтом, — сказал он, — сплошное головотяпство. А тем более такое шикарное. Хольфус, даже натрескавшись, его узнает.

— Certaintly. [22] Еще бы (англ.). С польтами сразу попадешься. Thats clear. [23] Ясно (англ.). Черные еще куда ни шло. Черных в городе завались. Но мы, конечно, взяли что получше. Кто же польстится на плохое, когда есть что выбрать.

Ученик Иоанн сказал задумчиво:

— Пожалуй, лучше поскорее все раздать, чтобы ничего не осталось, когда за нас возьмутся.

Но кладовщик только меланхолически покачал головой, оглядывая свой богатый, благоустроенный склад. Петр выпрямился.

— Все дело в том, — начал он, — что в тюрьму может попасть невинный. А этого мы не должны допустить. Если судьба потребует жертв, нельзя, чтобы за то, что сделали мы, поплатился больной бедняк. Придется нам сесть в тюрьму. Все мы готовы сложить голову за свое дело. Вношу предложение — напишем судье письмо. Докажем, что маляр невиновен и все возьмем на себя. Мы стойко снесем свою участь. Но, конечно, и не подумаем объявлять, кто мы такие. Дело судьи — сорвать с нас маску, если только он сможет. И что бы ни случилось, мы ко всему готовы, — подытожил Петр и отправил в рот свой ломтик колбасы.

Все решили, что можно уходить. Но Петр взял с полки старую рубаху и, подняв за рукава, показал ее собранию. Рубаха была рваная. Для убедительности Петр повертел ее в руках, показывая со всех сторон.

— Вот как выглядят наши дары! — воскликнул он. И сразу выпалил то, что давно уже таил про себя. — Вношу предложение принять нового члена — девочку, которая будет класть заплатки и штопать.

Все в недоумении посмотрели на него. Уж постучал себя по лбу и спросил, в своем ли он уме. Мальчики шумно запротестовали. Тогда Петр крикнул в общую сумятицу: