Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

Четыре черные трубочки двинулись по серой пыльной дороге. Казалось, что Стеклянный Глаз и секретарь надели черные кожаные гамаши.

— А наши башмаки были, пожалуй, лучше, чем ничего. Не надо было бросать их… Ведь босиком вернуться из Южной Америки — не очень-то тоже.

— Это тебе за твое мотовство.

«Опять подшучивает надо мной, это хорошо! Просто здорово!» — подумал Стеклянный Глаз.

Дорога свернула от ручья и начала подниматься в гору. Они взобрались на холм, покрытый лиственным лесом. Им попались на пути две косули. Извилистая дорога опять спустилась вниз и еще раз поднялась. Тут им была знакома каждая тропинка и каждое дерево, тут они детьми облазили все уголки. Каждый поворот дороги, каждый холм вдали были им до горечи знакомы. Вон там, у опушки, с самого высокого места они увидят родной город.

Какое-то тягостное чувство стеснило грудь Стеклянного Глаза, походка его стала замедленной, словно его ноги опутали резиной. Голова часто и резко задергалась вправо.

«Ничего не поможет», — подумал секретарь, которого оберегала от всяких потрясений омертвляющая власть безразличия.

Вот уже показались острия церковных шпилей. Друзья сделали несколько последних шагов и застыли как вкопанные на вершине холма: перед ними в долине лежал родной город, разделенный Майном на две части.

Секретарь почувствовал озноб в спине и словно булавочные уколы в висках.

— Пошли! — сказал он.

— Кто бы мог подумать!

— Пошли! — повторил секретарь.

Они начали спускаться. Город, вырастая им навстречу, как бы протягивал к ним руки.

Три человека поднимались в гору. У всех троих за плечами были рюкзаки, а к ним притянуты аккуратно скатанные пальто.

Взгляды их вопросительно скользнули по двум босым скелетам. Они прошли.

— Просто наваждение какое-то, — сказал Стеклянный Глаз. — Наваждение!.. Так и мы вышли когда-то.

Вдруг один из тех вернулся.

— Откуда вы?

— Да мы прогуливались немного, вон за тем холмом, — ответил секретарь и пошел за Стеклянным Глазом.

Человек еще раз оглянулся. В его глазах застыл вопрос, который так и остался без ответа.

Секретарь цинично ухмыльнулся.

«А эти-то выглядят пока неплохо».

Майн они перешли по железнодорожному мосту, не заходя в город. Внизу купались мальчишки, они входили в воду выше моста, один за другим, и вода несла их вниз; так они учились плавать. Здесь было глубоко, но сильное течение хорошо поддерживало на поверхности.

На этом самом месте учились плавать и Стеклянный Глаз с секретарем тридцать пять лет назад. Все вюрцбургские мальчишки, за которыми не присматривали, учились здесь плавать. Иногда кто-нибудь из них тонул. Тогда следующее поколение училось плавать в другом месте, а третье — снова здесь.

Они прошли мимо фабрики, на которой когда-то работал Стеклянный Глаз. Огромное мертвое здание. Вахтер сидел перед проходной у контрольных часов, уже много лет бывших без употребления. Он сидел просто потому, что здесь была тень. В одичавшем бродяге темно-шоколадного цвета без башмаков и рубашки, поздоровавшемся с ним, он не узнал Стеклянного Глаза.

Позади остались первые дома, садоводство и приют для престарелых, возле которого сидели старики, одетые в одинаковую серую одежду. Друзья медленно брели по улице, каждый дом и каждая лавка здесь были им с детства знакомы. И тут секретарем овладело такое чувство, будто он вовсе и не покидал города. Он остановился и тряхнул головой, чтобы хоть с первой минуты не попасть под власть родного города, невидимые щупальца которого уже протянулись к нему.

— Пахнет тут, как и раньше, — сказал Стеклянный Глаз.

Секретарь взял себя в руки: победило пропитавшее его до мозга костей безразличие, город отступил, потерпев поражение. На других улицах его невидящие глаза уже не воспринимали знакомого городского пейзажа.

Прохожие останавливались, с недоумением вопросительно разглядывая медленно бредущего своей дорогой равнодушного ко всему оборванца, который шагал мимо них, словно аристократ, уцелевший при крушении мира.

Стеклянный Глаз содрогался под этими взглядами, которые могущественный родной город бросал на него. Он не мог больше выносить, что прохожие обходили их на тротуаре, и дальше они с секретарем пошли посередине мостовой.

Со всех сторон его обступали дома, на него глазели окна. Булыжная мостовая терзала распухшие ступни.

Какая-то сгорбленная старуха некоторое время шаркала с ними рядом, впиваясь то в одного, то в другого тоскливым взглядом, словно надеялась узнать в одном из них своего пропавшего сына. Разочарованная, она отстала, бормоча что-то себе под нос.

Полицейский задержал их. На тротуаре собрались зрители. Никто не смеялся. От этих двоих веяло ветрами дальних путей и перепутий, дыханьем злого рока, уготовившего им гибель, и окружающие внезапно ощутили его прикосновение, как если бы над каждым уже нависла такая же угроза.

Полицейский молча перелистал паспорта, нашел аргентинскую визу и так же молча протянул паспорта назад, с таким выражением лица, словно он склонялся перед чем-то великим, чему должен дать дорогу.

Равнодушно пересек секретарь площадь Ратуши, прошел мимо бюро выдачи пособий и мимо фонтана, чьи четыре слабые струи как всегда еле сочились, и повернул налево, к старому мосту с двенадцатью статуями святых.

На мосту город снова протянул свои щупальца к секретарю, и тот содрогнулся от ужаса. Сюда, прежде всего сюда, на мост, звал город каждого, — и того, кто, покинув его, к нему возвратился, и чужестранца, впервые его посетившего. Здесь город был достаточно сильным, чтобы в каждом сердце, способном еще биться, запечатлеть прекрасный изгиб своей реки и мягкие очертания холмов, покрытых виноградниками, с их благородной красотой и могучей силой плодородия.

Эта картина города и окружающего его ландшафта настолько выразительна, что впечатление не ослабили даже миллионы открыток с видами; она проникла в душу секретаря, совпадая с неизгладимым образом, который он всегда хранил в своей душе.

«Да, да, знаю, знаю», — сказал он и пошел дальше, крепко сжав губы.

Стеклянный Глаз после короткой борьбы дал поглотить себя городу, как могиле, из которой нет возврата.

На город уже спустилась темнота, когда они подошли к перекрестку, где почти два года назад договорились встретиться рано поутру, чтобы отправиться в путь, без цели, куда глаза глядят. Здесь жил когда-то Стеклянный Глаз.

Они пошли по круто поднимающемуся в гору переулку, не больше двух метров шириной, вошли в подъезд и переступили порог комнаты старой квартирной хозяйки Стеклянного Глаза. Она сидела у окна.

— Что же вы так поздно? Я ведь не зажигаю по вечерам огня, очень уж дорого, — она встала. Ей было за семьдесят. Сложив руки на груди, она что-то обдумывала. — Но вам я сейчас принесу свечу.