Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 1

В конце концов желудок привыкает к голоду. Секретарь, не заботясь ни о чем, прошел деревню, взобрался на холм и расположился в ожидании на опушке леса. Стеклянный Глаз принес большой кусок хлеба. Они улеглись спать там же, где они сидели и ели.

Стеклянный Глаз воткнул свою ореховую тросточку в мшистую лесную землю и в качестве опознавательного знака повесил на нее свою дырявую помятую шляпу.

Дневные шумы постепенно затихали. Голоса животных раздавались громче. Из долины доносился каждый звук. Слова пашущей крестьянки, ласково уговаривающей свою корову, ясно звучали издалека.

Ночь опустила на землю свою вуаль. Жизнь замерла. Напоенные солнечным теплом луга наполняли воздух густым ароматом. Всюду стрекотали кузнечики. Друзья спали.

— Это исключено, мы никогда не расстанемся. Моего заработка хватит на двоих.

— Ну, если ты так считаешь! — сказал Стеклянный Глаз, до слез растроганный, и, широко распахнув окна, помахал рукой вслед секретарю, который спешил на работу.

У них была славная комната на первом этаже. Стеклянный Глаз, повязавшись фартуком, убрал так, что все заблестело. Потом он пошел по магазинам и накупил почти даром много вкусных вещей. Когда секретарь вечером вернулся с работы, Стеклянный Глаз, как любящая супруга, ждал его у дверей. Дымящийся обед уже стоял на столе.

— Ты даже цветы купил?

— Так ведь с ними красивее!

— Ну не смущайся же. И обед ты сготовил превкусный.

А потом они рука об руку пошли гулять по сверкающему огнями Берлину.

— Вот это жизнь! — сказал секретарь.

— Только бы ты был доволен!

Незаметно, как темная птица, падающая с дерева на поле, промелькнула ночь. Стеклянный Глаз приподнялся в постели, охраняя сон секретаря, который ведь много трудился и которого поэтому нельзя будить ни на секунду раньше времени. Но теперь уже пора, он должен его разбудить.

Секретарь испуганно подскочил:

— Что случилось?.. В чем дело?

Стеклянный Глаз, все еще ничего не соображая, совершенно заспанный, таращил глаза то на ели, то на секретаря и опустился опять на мох.

— Мне снилось, что ты работаешь и тебе пора вставать.

— Но ты даже во сне мог бы догадаться, что это только сон.

— Я приготовил тебе картофельный суп, говядину. А к ней морковь и помидоры!

Стеклянный Глаз дрожал от озноба. Солнце еще не всходило. Он опять задремал. Но это был лишь короткий, вызванный слабостью сон, когда кажется, что спишь несколько часов, а на самом деле сон длится несколько минут.

За эти несколько минут секретарь внимательно осмотрел своего друга. На кого они все-таки похожи!

— Хороши же мы, нечего сказать, — произнес он равнодушно, — совсем как та девушка из Гамбурга.

В эту ночь он, казалось, окончательно надломился. Глубокое, глубочайшее равнодушие ко всему, что было, есть и будет, охватило его. Он ощущал его в плечах и в руках. И ощущение это вовсе не было неприятным. Он поднял голову: что еще могло с ним приключиться? Ничего. Ему все опостылело.

Он даже не заметил, каким чудесным обещало быть утро. Невидящим взглядом посмотрел он на спящую долину и медленно побрел дальше. Он не испытывал ни боли, ни голода и вообще никаких чувств.

Стеклянный Глаз еще немного понаблюдал за жучком, который беспомощно барахтался, лежа на спине в ямке с водой, безуспешно пытаясь перевернуться на лапки и выбраться на сушу. В конце концов он помог ему сухой веткой. И жучок, как если бы он все-таки мог еще выиграть бега, умчался.

«Если бы нам вдруг кто-нибудь протянул руку, мы бы даже не поняли для чего; а жучок — тот совсем не удивился этому чуду», — подумал Стеклянный Глаз, возвращаясь за своей забытой тросточкой.

Крестьян еще не видно на полях. Лес, дорога и кусты не стряхнули с себя ночного оцепенения, ничто не шелохнется кругом, повсюду разлита бесконечная тишина.

Когда утро окончательно вступило в свои права, они добрели до реки. Было свежо. Легкие облачка тумана, рассеиваясь, плыли почти над самой водой. Рыбы выскакивали из воды. Солнце величественным жестом простерло свой первый луч над пробуждающейся землей.

Они узнали те ивовые кусты, лежа под которыми ждали, когда портной принесет отутюженные костюмы.

— Может, взглянем на замок? — Стеклянный Глаз нерешительно посмотрел на секретаря.

В ответе секретаря прозвучала новая интонация, в ней не было никакого интереса к происходящему:

— Как хочешь!

Теннисным кортом, видимо, давно уже никто не пользовался. На посыпанных песком дорожках валялись листья и ветки. В глубине молчаливо возвышался замок. Жалюзи на высоких сводчатых окнах были спущены.

— Может, владелец со своими дочерьми сейчас в гостях у того англичанина, — предположил секретарь, сохраняя свой новый безучастный тон. Он стоял перед высокой кованой садовой решеткой на том же месте, что и тогда.

Стеклянный Глаз отвернулся и медленно пошел дальше, почувствовав ка сердце огромную тяжесть.

Они подошли к садику у трактира, где секретарь выложил на стол стофунтовую банкноту. Стеклянный Глаз посмотрел куда-то в сторону. Секретаря не взволновал ни стол, ни застекленная терраса, где стоял тогда кельнер, не сняв даже шляпы.

«Сейчас тоже нет никого в саду, — подумал он. — Ничего не изменилось. И в тот раз, когда мы пришли сюда, у нас ничего не было, и теперь у нас ничего нет. Только в ту пору мы были на двадцать лет моложе. А ведь не прошло еще и двух лет. Очень интересно».

— Очень интересно, — повторил он с каким-то сладострастием, которое рождалось его равнодушием.

Ощущение в плечах было, ей-богу, не так уж неприятно. В молодости, когда он чувствовал особенный прилив сил и был уверен, что с ним ничего дурного не может случиться, он ощущал то же самое. А ведь целая жизнь прошла. Раньше, ощущая такой душевный подъем, он засовывал, руки в карманы и высоко поднимал голову. Теперь он тоже высоко поднимал голову, только разница в том, что теперь его голове не над чем размышлять. Он был ко всему равнодушен. Он сам себе казался иссякшим колодцем, который еще пока существует и у которого есть все, что полагается иметь настоящему колодцу, кроме воды.

В течение дня Стеклянный Глаз заметил изменение, происшедшее с секретарем. Верный друг, он заботливо раздобывал необходимое пропитание для него и для себя.

В полдень их нагнал грузовик, на котором они проехали значительную часть пути. В последующие дни это им часто удавалось. Дорога назад, назад к исходной точке, где замыкался круг их существования, отнимала гораздо меньше времени, чем было в их распоряжении.

Пальто они давно продали. Шоферы делились с ними хлебом. Один даже пригласил их распить пиво. Сломленный секретарь мог молчать или разговаривать, как того хотелось шоферу. Если шофер с ним не соглашался, настаивая на какой-нибудь глупости, секретарь говорил: