Алексей Митрофанов - Пречистенка

Дом Архаровых-Коншиных (Пречистенка, 16) перестроен из старых помещений в 1910 году по проекту архитектора А. Гунста.

Дом ученых на Пречистенке — одно из бесподобных мест. Давным-давно, в начале восемнадцатого века здесь была усадьба некоего генерала Сукина. Кто он такой — неизвестно. Но фамилия его для города Москвы довольно-таки неординарная.

Первым из легендарных персонажей, обосновавшихся на бывшей сукинской земле, был господин Архаров Иван Петрович, военный губернатор города Москвы. Он тут поселился на исходе восемнадцатого века.

В первую очередь, этот Архаров был известен своим братом. Николай Петрович обретался в Петербурге, при дворе, накоротке был с государем Павлом, служил и пользовался славой сыщика непревзойденного. Его слава доходила до Парижа, и французский обер-полицмейстер господин Сартин писал Архарову, что, дескать, «уведомляясь о некоторых его действиях не может довольно надивиться ему».

Николай Петрович был очарователен настолько, что многие маститые исследователи прошлого Москвы в наивности считают, что именно он владел пречистенской усадьбой и именно ему писал Сартин.

Но Иван Петрович был специалистом класса много ниже. Он, собственно, и должность-то занял по протекции своего брата. И, как только император сообщил ему о назначении, Иван Петрович растерялся, стал отказываться, говорить, что, видимо, не справится, отвык, живя в деревне.

— Ну хорошо, — ответил император. — Я дам тебе человека, который в том тебе будет помогать.

И «дал» ему в подмогу господина Гессе, старого полковника. Тот вправду помогал Архарову в делах и вскоре получил прозвание «дядьки» нового губернатора.

Видимо, благодаря этому Гессе и возник пехотный полк «архаровцев», состоящий из солдат весьма жестоких, не отягощенных деликатностью и совестью, зато дисциплинированных.

Этими «архаровцами» хозяин дома был известен во вторую очередь.

А в третью — сибаритством и радушием. Литератор Сергей Глинка вспоминал архаровские торжества: «Тут в малом объеме был быт и блестящего, и среднего московского света; тут радушное гостеприимство встречало каждого приветом сердечным. Сюда спешили иностранные путешественники присматриваться к образу жизни большого общества московского. И как принимали их в стенах Москвы гостеприимной!»

Многие называли столь замечательное хлебосольство «кувырканьем».

Обычные обеды собирали человек по сорок. А по воскресеньям господин Архаров устраивал балы гораздо большего размаха. Особо симпатичных посетителей встречал словами:

— Чем угостить мне дорогого гостя? Прикажи только, и я зажарю для тебя любую дочь мою!

От такого угощения гости, как правило, воздерживались.

Всяких закусок и напитков было множество, но хозяин более всего на свете любил пиво. Налив первую кружку, обязательно с ней разговаривал:

— Пивушка!

— Ась, милушка?

— Покатись в мое горлышко.

— Изволь, мое солнышко.

К этому ритуалу гости относились снисходительно.

В четвертую же очередь, Архаров был известен странностями своего характера. Мог, к примеру, встретив старого знакомого, задать ему вопрос:

— Скажи мне, друг любезный, так ли я тебе гадок, как ты мне?

Очень любил говорить на французском, которого толком не знал. Как-то раз один приятель попросил его проэкзаменовать своих любимых сыновей.

— Милостивые господа, — спросил Архаров по-французски, — как вы развлекаетесь?

Однако фраза вышла несколько иначе:

— Милостивые господа, хотя вы предупреждены…

Вспомнив должность этого экзаменатора, легко себе представить, как перепугались юные лингвисты.

И, наконец, в пятую очередь, Иван Петрович был известен как супруг Екатерины Александровны, замечательнейшей и богатой женщины из рода Римских-Корсаковых. Один историк, господин Шубинский, так писал об этой даме: «Отличаясь умом и красотой, она умела держать себя в обществе с большим достоинством и тактом. В ее голубых глазах и во всей фигуре выражались сознание своего достоинства и непоколебимая воля. В обращении со всеми она была чрезвычайно приветлива и вместе с тем крайне сдержанна; лишь изредка по ласковым чертам ее лица мелькали легкие вспышки, свидетельствовавшие, что она принимает живое участие во всем, что происходит около нее».

Даже состарившись, эта достойнейшая женщина не изменяла знаменитому архаровскому хлебосольству. Если кто-то из гостей спешил уйти пораньше, урезонивала:

— Что это, только и видели; точно пообедал в трактире. Ну, уж бог тебя простит на сегодня. Да смотри не забудь

в воскресенье: потроха будут.

А если кто-то из знакомых подолгу к ней не заезжал, садилась в свою низенькую таратайку (прозванную «труфиньоном») и велела кучеру Абраму везти ее к воротам невнимательных господ:

— Скажи, что старуха Архарова сама заезжала спросить, что, дескать, вы старуху совсем забыли, а у нее завтра будут ботвинья со свежей рыбой и жареный гусь, начиненный яблоками. Так не пожалуют ли откушать?

* * *

Существует байка: дескать, император Павел распорядился, чтобы Иван Петрович, в соответствии со своим статусом, выкрасил ограду дома в белую и черную наклонную полоску — как будки полицейских. Архаров отказался, после чего был сразу же разжалован и сослан.

Глупая, бессмысленная байка. Архарова действительно разжаловали и сослали, но по доносу, за какие-то критические замечания в адрес царя. А после смерти Павла вновь вернули в старое жилище на Пречистенке.

По окончании войны 1812 года усадьбой завладел Бахметьев (заново отстроивший практически сгоревший дом). Затем усадьба перешла к Тутолмину, а после — к обер-церемониймейстеру Нарышкину. Он был вторым из легендарных персонажей, живших здесь.

Иван Нарышкин слыл известным светским львом и шаркуном. Некий господин из знавших его лично так вспоминал Ивана Александровича: «Небольшого роста, худенький и миловидный человечек, он, в противоположенность супруге своей, был очень общительного характера и очень учтив в обращении. Волосы у него были очень редки, он стриг их коротко и каким-то особым манером, что очень к нему шло; был большой охотник до перстней и носил прекрупные бриллианты».

Именно он был автор льстивого прозвища «Северная Коринна», данного Зинаиде Волконской. Именно ему досталось счастье быть посаженным отцом Натальи Николаевны Гончаровой на свадьбе с Пушкиным. Именно его старшая дочь Варвара была одной из записных красавиц города.

Однако не во всем везло Ивану Александровичу. Например, его вторая дочь, Елизавета, была спесива и толста. «La grosse Lison» — прозвали ее в свете. А сын Нарышкина, «видный и красивый молодой человек, офицер, живого и вспыльчивого характера», подрался на дуэли с Федором Толстым-Американцем, где и был застрелен.