Алексей Митрофанов - Пречистенка

Да и в Москве Нарышкин оказался вопреки своим желаниям — был удален из Петербурга за таможенные преступления своей возлюбленной, француженки, хозяйки модного салона.

* * *

После Ивана Александровича дом принадлежал Мусину-Пушкину, затем — Гагариной, а после — Миклашевской. А с 1865 года и до самой смены власти здесь обитали купцы Коншины.

Из них особенно прославилась «старуха Коншина», известная благотворительница. В родном городе Серпухове она основала целый комплекс всяческих благотворительных учреждений. В Москве — приют с больницей для увечных воинов, дом матери и ребенка. В Петровско-Разумовском — санаторий-лазарет для выздоравливающих солдат. Даже после ее смерти, наступившей в 1914 году, на завещанные ей средства возвели еще одно убежище для инвалидов-воинов и их семей.

А известнейший московский пьяница Лукьяныч вспоминал о том, что сердобольная хозяйка неизменно «принимала» его, сирого, «с почетом и уважением» и не отказывала ни в спиртном, ни в деньгах. Правда, и своей заслуги он не умалял:

— Народ был все отменный, тузья с хорошим капиталом. И у каждого свой характер, и вот тут надо бы уметь подойти так, чтобы тебе польза была.

Впрочем, «старуха» и себя не забывала. В 1908 году она вдруг поняла, что старый дом уже не отвечает ее купеческим запросам. Она решила выстроить «дом-миллион». Точнее, капитально перестроить старый.

Мрамор выписала из Италии, зеркальное стекло — из Бельгии, скульптуру, бронзу — из Парижа. Архитектором выбрала модного Анатолия Гунста.

Именно в то время дом оброс псевдоклассическим декором, приобрел парадную столовую (позднее превратившуюся в ресторан Дома ученых), узорчатые дымники на крыше и ограду с львиными фигурами и масками.

Строгие искусствоведы видели в новой постройке все-таки «купецкую» архитектуру. «Классическая основа здания отчетливо проступает сквозь декорацию стиля модерн, с помощью которой архитектор приспосабливает дворянский особняк ко вкусам новых хозяев — купцов-миллионеров», — критиковал строение один из них.

Впрочем, и дореволюционные путеводители не слишком жаловали коншинский «дом-миллион»: «С левой стороны, на углу Мертвого переулка стоит д. №16, Коншиной, перегруженный богатым орнаментом в стиле Empire. Так же пышно и внутреннее убранство этого дома, в котором современный архитектор (А. О. Гунст) пытался возродить стиль начала XIX в., впрочем, без былого изящества».

Однако же на вкус людей, не получавших специального искусствоведческого образования, дом Коншиной был очень даже ничего.

* * *

После революции Мария Федоровна Андреева (актриса, большевичка, супруга Горького и, по определению Владимира Ильича Ленина, «товарищ Феномен») решила открыть в коншинском особняке один из многочисленных в то время клубов — Дом ученых. Отдала распоряжение официанткам:

— Кто бы ни пришел в Дом, у вас должно быть одно обращение — «профессор», уж коли вы не можете говорить «господин».

Так в «профессоры» попало множество бездельников — завсегдатаев ресторана Дома, не имеющих к науке никакого отношения.

Работать с «Феноменом» было тяжело. Была Мария Федоровна дамой своенравной и во время всевозможных споров с подчиненными нисколько не смущалась напоминать им о своем богатом прошлом. Отредактирует, к примеру, чей-нибудь документ или доклад, а на претензии ответит:

— Не обижайтесь, я ведь и самого Алексея Максимовича редактировала.

Однако Дом ученых сразу же стал популярным. Здесь читал свои стихи Сергей Есенин, а Всеволод Мейерхольд делился мыслями по поводу соцреализма:

— Представьте себе художника, желающего добиться в портрете полного сходства с оригиналом. Ему, однако, никак не дается нос, и тогда он делает на полотне прорезь, куда вставляет доподлинный, живой настоящий носище. Полное правдоподобие, но никакого искусства.

Здесь обсуждали (точнее говоря, критиковали и ругали) сценарий фильма Александрова «Веселые ребята» (тогда еще он назывался «Джаз-комедией»).

— Подставьте английские имена, и получится настоящая американская комедия. Вещь целиком не наша, — возмущалась кинодама Эсфирь Шуб. — Это какая-то демонстрация умений. Сделано очень любопытно, занятно. Но это не наше. То от Америки, от ревю.

Ей вторил Юрий Райзман:

— Комедия построена по типу гарольд-ллойдовских. Разница лишь в том, что ллойдовская комедия неотрывна от своей бытовой и социальной почвы — Америки. А в «Джаз-комедии» положения есть, а почвы-то нет.

Но Сталину понравилось, и фильм был снят.

* * *

Рядышком на набережной под эгидой Дома на Пречистенке открыли общежитие для ученых. Мандельштам писал о нем: «Там было 12 пар наушников, почти все испорченные, и читальный зал, переделанный из церкви, без книг, где спали улитками на круглых диванчиках».

Осипу Мандельштаму вообще не везло с бытом. Даже в Москве, городе, где в первые десятилетия советской власти мог с относительным комфортом устроиться более-менее способный человек, Осип Эмильевич то и дело погрязал в житейской пучине. Один из подобных периодов пришелся на конец двадцатых годов.

Павел Лукницкий, литератор, так в эти дни описывал великого поэта: «О.Э. — в ужасном состоянии, ненавидит всех окружающих, озлоблен страшно, без копейки денег и без всякой возможности их достать, голодает в буквальном смысле слова. Он живет… в общежитии ЦКУБУ, денег не платит, за ним долг растет, не сегодня-завтра его выселят. Оброс щетиной бороды, нервен, вспыльчив и раздражен. Говорить ни о чем, кроме своей истории, не может. Считает всех писателей врагами. Утверждает, что навсегда ушел из литературы, не напишет больше ни одной строки, разорвал все уже заключенные договора с издательствами… Вместе ехали в трамвае до Николо-Песковского. Он в отчаянье говорил, что его после часа ночи не пустят в общежитие».

А ведь дом, в котором в это время проживал Осип Эмильевич, был очень даже милым и приветливым. Общежитие ЦЕКУБУ (или ЦКУБУ, сокращали его кто во что горазд) являлось общежитием для приезжающих членов Центральной комиссии по улучшению быта ученых. Размещалось оно в доме 5 по Пречистенской набережной, между Турчаниновым и Коробейниковым переулками. Здесь останавливались профессоры, чтобы пожить в Москве немного, справить всяческие организационные дела и ехать дальше, по своим научным надобностям, иногда довольно увлекательным и даже романтичным. Тут, к примеру, проживал профессор Петр Кузьмич Козлов перед очередной из экспедиций в дальнюю и, в общем-то, небезопасную Монголию.

Ученые любили общежитие ЦЕКУБУ. А Мандельштам, напротив, не любил и называл его «караваном-сараем Цекубу».

Общежитие отвечало Мандельштаму злой взаимностью: «Меня ненавидела прислуга в Цекубу за мои соломенные корзины и за то, что я не профессор».