Алексей Митрофанов - Пречистенка

Их костюм — простая красная туника без рукавов, заканчивающаяся выше колен. Я наблюдала эти сотни красных маков, колеблющихся на ветру. В другие моменты, стремительно двигавшиеся друг за другом, они воспринимались как отряд юных воинов или амазонок, готовых к битве за идеалы нового мира. Но самое лучшее — это энтузиазм и радость самих детей. Как им самим нравилось бросаться сердцем и душой в эти прекрасные движения; и когда песня добавлялась к танцу, казалось, что все их существо поднималось в экзальтации от полного и радостного ритма юности».

* * *

Создавалось ощущение, что особняк на Пречистенке живет вместе со своей хозяйкой сразу двумя жизнями. Одна — это свет и чистота, радостные дети в красных туниках, идеалы нового мира. А другая — грязь и мерзость, пьяный, грубый Есенин со своими бездарными приятелями-прихлебателями, теплое шампанское вместо воды, грубый мат вперемешку с французскими фразочками.

Но это была все же одна жизнь. И ничему тут удивляться не приходится.

Главный дом усадьбы Бибикова (Пречистенка, 17) построен в конце XVIII века.

Домовладение №17 по Пречистенке — одно из интереснейших в Москве. Вышло так, что множество событий московской, да и всероссийской истории спроецировалось именно на него.

В начале девятнадцатого века этой усадьбой владел весьма известный тогда генерал Гавриил Бибиков, отец декабриста Ильи Бибикова. Бибиков-старший славился как меломан и постоянно проводил в своем новом дворце весьма популярные в городе музыкальные вечера. Бытописатель Андрей Болотов о нем упоминал в таких словах: «В особливости щеголял музыкою генерал Гаврило Ильич Бибиков».

Увлечение Бибикова перешло и к его крепостным. Один из них, простой мужик Данилка вошел в историю как Даниил Никитич Кашин, композитор, пианист и дирижер, а также собиратель устного народного фольклора. Газеты писали о Кашине: «Он подслушивал их (русские народные песни — А.М.) и у ямщиков на большой дороге, и у русского ямщика в поле, узнавал их в голосе Сандуновой».

А Сергей Глинка говорил о Данииле Никитиче: «Он душою выражал звуки родные».

Проживал же Кашин здесь, в усадьбе на Пречистенке.

После Бибикова во дворце обосновался секретарь голландского посольства Х. Ф. Сольдейн. Впрочем, гораздо большей популярностью в московском высшем свете пользовалась его супруга, Вера Яковлевна. Ее хорошая знакомая, В. Вяземская, сообщала: «Это очень умная женщина, немножко слишком ученая, потому что она знает по-гречески и по-латыни, но у нее нет ни малейшего оттенка педантизма, и я уже легче дышу, когда я около нее: она меня поймет; она веселая, живая, игривая, прекрасная мать… очень хорошая хозяйка; несмотря на это, следит за тем, что делается в Европе, читает все, что появляется, получает газеты, обожает литературу, иностранную более нашей, говорит по-французски, по-английски, по-немецки и пр.».

Жаловал ее и Пушкин. Он, в частности, писал своей супруге: «Жизнь моя однообразная, выезжаю редко. Зван был всюду, но был у одной Солдан, да у Вяземской».

В те времена прогрессивные дамы (совмещающие воспитание детей и чтение газет) были явлением довольно редким, даже выдающимся. Поэтому понятно, что дом играл видную роль в художественной жизни города Москвы. Один из современников, А. Д. Галахов, вспоминал: «Памятен мне еще дом г-жи Есиповой (в первом замужестве г-жи Сольдан), очень обходительной и образованной женщины, интересовавшейся литературой. Я давал уроки двум дочерям ее и племяннице, г-же Лубяновской, дочери известного и по службе, и в литературе Ф. Ф. Лубяновского. У ней собирались молодые представители умственной жизни Москвы. Из числа их часто бывал И. В. Киреевский, в то время оскорбленный запрещением своего журнала „Европеец“. Здесь же, на большом балу, в первый раз увидал я Пушкина, князя П. А. Вяземского и обеих Гончаровых, из которых одна была уже невеста поэта».

Впрочем, так называемых «пушкинских адресов» в Москве было довольно много.

* * *

В 1835 году усадьбу приобрел герой войны 1812 года, организатор партизанского движения, поэт Денис Давыдов. Денис Васильевич первое время восхищался: «Что за дом наш, милый друг! Всякий раз, как еду мимо него, любуюсь им, это Hotel или дворец, а не дом».

Однако спустя некоторое время новоявленный домовладелец понял, что содержать подобную недвижимость не так-то просто (в первую очередь, в материальном смысле). Своему знакомому, директору Комиссии для строения Москвы А. А. Башилову пишет он забавную челобитную:

Копию этого своеобразного послания Денис Давыдов переслал поэту Пушкину для публикации в журнале «Современник». Правда, предусмотрительно снабдил ее запиской: «Посылаю тебе, любезный друг, стишки, сейчас мною написанные. Я об них могу кричать стихи горячие, как блинники кричат блины горячие. Это Челобитная Башилову. У меня есть каменный, огромный дом в Москве, окно в окно с пожарным депо. В Москве давно ищут купить дом для обер-полицмейстера — я предлагаю мой — вот все, о чем идет дело в моей Челобитной. Ты можешь напечатать ее в Современнике, только повремени немного, т.е. до 3-го номера. Главное дело в том, чтобы Челобитная достигла своей позитивной, а не поэтической цели; чтобы прежде подействовала на Башилова и понудила бы его купить мой дом за 100 тысяч рублей».

Денис Давыдов был не только партизаном и поэтом, но также и неординарным менеджером. Впрочем, его партизанская хитрость в мирное время оказалась бессмысленной — для обер-полицмейстера приобрели другое здание. Зато «Челобитная», действительно опубликованная в третьем номере журнала «Современник», имела среди просвещенных читателей немалый успех.

Ну а Денис Давыдов вынужден был жить в том доме до скончания своих лет, которых, впрочем, оставалось не так много. Смерть настигла его в 1839 году. Сказались старые ранения, нетрезвый образ жизни и переживания, связанные с содержанием своей недвижимости.

* * *

Поэт Борис Садовский много позже описал в своем рассказе под названием «Сын белокаменной Москвы» «пречистенский» период жизни Давыдова: «Низкое парадное крыльцо не сразу заметишь в глубине широкого двора. В доме давно уж встали. Важный бакенбардист-швейцар, ровесник и сослуживец генерала, вдвоем с усердным деревенским камердинером только что выбили в сенях генеральскую одежду. Из кухни промелькнула, зашумев юбками, горничная со сливками к чаю. Кряхтя, спустился по лестнице дряхлый, немощный дядька во фризовом полуфраке, с ворчанием забрал барское платье и, держась за перила, опять поплелся наверх.