Алексей Митрофанов - Пречистенка

Мастер вселился в тот полуподвальчик, чтобы убежать от суетности мира и в одиночестве, даже в затворничестве, работать над своим романом о Пилате. Но, судя по воспоминаниям Сергея Ермолинского, булгаковские будни были несколько иными.

«В сухой зимний денек, особенно когда солнечно было, Михаил Афанасьевич появлялся у меня. Я жил недалеко, в Мансуровском переулке, в небольшом деревянном доме. Перейдя Остоженку… можно было переулком спуститься к Москве-реке. Поэтому лыжи стояли у меня, и наша прогулка начиналась прямо из моего дома. Он оставлял свою зеленовато-серую доху до пят и из такого же американского медведя большую, налезавшую на уши ушанку, натягивал неизменный вязаный колпак, и мы, закрепивши лыжи уже во дворике дома, отправлялись в поход».

Накатавшись, приятели возвращались в Мансуровский. Булгаков гладил Таки-Тяпу (таксика Сергея Ермолинского), при необходимости осматривал, выстукивал Сергея Александровича (бывшая профессия с годами стала страстным увлечением) и, если было нужно, шел на Пречистенку, в аптеку (знал толк в лекарствах и любил их выбирать), после чего садился за роман.

В какой-то момент Михаилу Афанасьевичу стучали щеткой в потолок полуподвала, и писатель поднимался, чтобы закусить и выпить. Нередко за столом (в зимнее время — в доме, в летнее — в так называемом «кафе „Нато Вачнадзе“», устроенном в саду) Булгаков читал своим сотрапезникам свеженькие главы из романа. Когда же очередь дошла до сцены в психбольнице, супруга Ермолинского поинтересовалась:

— Не нашего ли это дома подвал, Миша?

Булгаков согласился и продолжил чтение.

Такие вот совсем не романтичные истории. Но тем не менее, именно в это время развивался роман писателя с Еленой Сергеевной Шиловской — его будущей третьей супругой и прообразом известной на весь мир прекрасной ведьмы Маргариты.

Жилой дом (улица Льва Толстого, 21) построен в 1806 году.

Лев Николаевич Толстой купил эту усадьбу в 1882 году и прожил в ней до 1902 года. К дому он отнесся по-хозяйски: надстроил его, добавил парадную лестницу. А место выбрал — подальше от Москвы дворянской, суетной.

Толстой писал: «Со мной случился переворот, который давно готовился во мне и задатки которого всегда были во мне. Со мной случилось то, что жизнь нашего круга — богатых, ученых — не только опротивела мне, но и потеряла всякий смысл».

Этот район был вполне пролетарским. Тут жили в нищете, много работали и много пьянствовали. Казалось бы, о лучшем и мечтать нельзя. Однако Москва все равно раздражала писателя. Каждый раз, возвращаясь из Ясной Поляны, сердился: «Переезд в Москву… Вонь, камни, роскошь, нищета. Разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, выбрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют».

Но возвращался все равно. И как раз здесь были написаны «Воскресение», «Крейцерова соната», «Смерть Ивана Ильича» и прочие работы «позднего» Толстого известные своим антидворянским содержанием.

Главная же проблема состояла не в том, что «пируют»,

а в том, что сам Лев Николаевич Толстой был личностью

в Москве известной. Разумеется, также хорошо знали и его адрес, чем, конечно, пользовались. Лев Толстой страдал, но сделать ничего не мог. Обязывало положение народного ревнителя и вместе с тем народного любимца.

Иван Белоусов писал: «В Хамовнический дом имела доступ… категория людей, обыкновенно направлявшихся через черный вход, — это поклонники Льва Николаевича, представители разных сект и толков, агитаторы-пропагандисты, просто спорщики, смешанные вместе с единомышленниками учения Толстого, к которым Софья Андреевна относилась с пренебрежением, называла их „темными“ и терпела их посещение как неизбежное зло».

«Светлыми» Софья Андреевна Толстая именовала всяких знаменитостей, с которыми было приятно и престижно посидеть в гостиной и порассуждать о неземном величии Льва Николаевича. «Точно он, — как вспоминал Андрей Белый, — выставочный предмет, на который сюда сбежались глазеть, но который для нее — предмет домашнего обихода. И поэтому, когда „великий“ показывался в гостиной… делалось отчего-то всем стыдно, вероятно, более всего ему…»

«Темные же посетители стыда не испытывали, да и к гостиной их не подпускали. Они шли прямо в кабинет к Толстому и там общались с ним на равных. Был, например, в Москве такой писатель — Иван Семенович Ивин-Кассиров, автор книжечки «Рассказ о том, как солдат спас Петра Великого». Он ходил в Хамовники довольно часто, вел со своим коллегой богословские беседы и обещал своим приятелям:

— Я заставлю Льва Николаевича быть православным!

В число «пропагандистов» попал даже отец Андрея Белого, известный математик Николай Бугаев. Он бегал по комнате и взахлеб излагал основы своей собственной философии. Уставший от подобных посетителей, Лев Николаевич сидел и молча слушал. А Бугаев наскакивал на своего собеседника с криком:

— Нет, позвольте, я вам докажу!

Кстати, среди «темных» затесался даже Максим Горький. Еще не известным народным писателем, а двадцатилетним бродягой, Горький пришел в Хамовники, однако ж Толстого не застал. Софья Андреевна приняла его на кухне, дала теплого кофе и сказала — дескать, много по России шастает темного люда, иные и к Льву Николаевичу не стесняются заходить.

Но Горький не обиделся на колкость, а напротив, еще более зауважал Софью Андреевну за ее ум и прозорливость.

Самыми же надоедливыми были именно последователи учения Толстого.

— Кто это? — как-то спросила писателя Таня, его старшая дочь.

— Этот молодой человек принадлежит к самой непостижимой и чуждой мне секте — секте толстовцев, — ответил отец.

А как-то раз из психбольницы сбежал один из пациентов и спрятался в саду Льва Николаевича. Следом за ним примчались и сотрудники больницы, быстро вытащили из-за дерева сбежавшего умалишенного и доставили его на место. Тот, разумеется, не знал, у кого именно искал спасения, и вообще это история совсем другого типа. Однако кое-кто из «темных» мало чем отличался от этого непрошенного гостя.

Дом майора Всеволжского (улица Тимура Фрунзе, 11) построен в первой половине XVIII века.

Неподалеку от Садового кольца, за павильоном метро «Парк культуры» можно найти своего рода памятник эпохи социализма — ткацкую фабрику, по сей день носящую название «Красная Роза». Слово «Роза» — с большой буквы, потому что это имя дано не в честь больших алых цветов на шелке, а в честь красной героини Розы Люксембург.

История же предприятия берет начало в восемнадцатом столетии. Именно тогда были построены первые помещения нынешней фабрики. Правда, производственных задач не ставилось — это была усадьба Всеволжских. Вот что пишет о ней современник: «На их широком дворе стояли два дома, в одном из которых жил Сергей Алексеевич, а в другом со своей семьей — его сын Николай Сергеевич. В саду находилась великолепная оранжерея».