Элизабет Говард - Беззаботные годы

– Хотя жители здешних мест уже привыкли к этой его манере.

– Так или иначе, если его зрение будет ухудшаться, ему не следует ездить одному поездом.

Хью перестал прикуривать сигарету и возразил:

– Но уходить в отставку ему нельзя, для него это смерть.

– Согласен. Однако мы с тобой можем позаботиться о том, чтобы ему и не пришлось уходить.

По пути домой Хью спросил:

– Ну, как Милл-Фарм?

– По-моему, замечательно. Вилли говорит, что зимой там будет дикий холод, но детям дом нравится. Разумеется, там у Вилли больше хлопот, чем в Хоум-Плейс. С хозяйством и так далее.

– Полагаю, да.

– Сегодня приезжает Джессика с ее выводком. А на следующей неделе – старая мегера. Пожалуй, этот визит я пропущу.

– Хочешь пожить у меня? Я буду один.

– Спасибо, старина, но я лучше воздержусь. Вечер пятницы – вечер Amami , если ты понимаешь, о чем я. Только, само собой, не в пятницу.

Это загадочное (для некоторых) упоминание известной рекламы шампуня означало, что у Эдварда роман на стороне: они никогда не обсуждали такие подробности, тем не менее Хью знал, что речь именно об этом. Эдвард постоянно заводил романы; когда он женился, Хью думал, что им придет конец (самому ему и в голову не приходило взглянуть на другую женщину после женитьбы на Сибил), однако продержался Эдвард недолго, может, года два, и вскоре Хью заметил кое-какие мелочи, насторожившие его. Порой Эдвард рано уезжал из конторы или же Хью, заходя к нему в кабинет, заставал его в разгар телефонного разговора, и Эдвард заканчивал его коротко, отрывисто и деловито. Однажды он высморкался в платок с большим цикламеновым мазком на нем, а когда заметил, что Хью смотрит на него в упор и сам увидел мазок, то скатал платок в тугой шарик, бросил в корзину для бумаг и сделал ироническую и смущенную гримасу. «Ну надо же, как неосторожно», – сказал он. И злость Хью на него за Вилли сменилась сочувствием к ним обоим.

Вот и теперь Хью сказал только:

– Ну что ж, тогда в понедельник я поеду с тобой, если не возражаешь, а машину оставлю Сибил.

– Конечно, старина. В любом случае я смогу подвозить тебя до конторы по утрам.

Весной Сибил и Хью переехали в дом побольше на Лэдброук-Гроув и теперь жили совсем рядом с Эдвардом и Вилли, за углом. Новый дом оказался довольно дорогим, стоил почти две тысячи фунтов, и конечно, поскольку места в нем было больше, то и мебели потребовалось больше, поэтому Хью не сумел купить для Сибил небольшую машину, как собирался.

– Помнишь, как Бриг когда-то возил нас в Англси на летние каникулы, на первом же автомобиле, который купил? А мы сидели сзади и всю дорогу латали проколотые шины?

Эдвард рассмеялся.

– И едва успевали залатать очередную, как их приходилось менять! Хорошо, что мы работали вдвоем.

– А Дюши всегда надевала зеленую автомобильную вуаль.

– Люблю женщин в вуалях. В аккуратных шляпках с вуалью, надвинутых на лоб. Гермиона когда-то носила такие. И выглядела в них ослепительной – и желанной. Неудивительно, что все мы хотели на ней жениться. А ты делал ей предложение?

Хью улыбнулся.

– Разумеется, делал. А ты?

– Можешь не сомневаться. Она говорила, что выйдет замуж за того, кто сделает ей двадцать первое предложение. Я часто думал, кем были остальные.

– Видимо, почти никого из них сейчас уже нет в живых.

Эдвард, который не хотел вспоминать войну, зная, что она, как он выражался, вгоняет Хью в меланхолию, поспешил заметить:

– Напрасно я считал, что после вступления в брак предложений не делают.

– Говори за себя!

– А я и говорю, старина. После того, как она развелась, разумеется.

Хью метнул в него иронический взгляд.

– Ну конечно.

– Если бы она хотела, то пришла бы.

– Ты думаешь?

– Знаю. Луиза обычно ухитряется делать то, чего ей по-настоящему хочется. Боюсь, она просто… недостаточно серьезно относится к музею.

Клэри пыталась сделать огорченный вид, но на самом деле ничуть не расстроилась. Больше всего ей хотелось, чтобы Полли принадлежала только ей. С тех пор, как она начала брать уроки у мисс Миллимент, почти все свое время она проводила вместе с двумя кузинами, которые всегда были ближайшими подругами, а ей хотелось, чтобы Полли стала ближайшей подругой для нее самой, но для этого требовалось, чтобы Луиза перестала считаться таковой. И Клэри сказала:

– За последний год она так повзрослела, выросла и округлилась везде, – она с гордостью расправила свою плоскую грудь.

– Но ведь она в этом не виновата! – Полли была шокирована.

– Знаю. Но дело не в округлостях. А в ее отношении. Она обращается со мной как с ребенком.

– И со мной тоже… немножко, – признала Полли. – В общем, я сказала ей, что у нас после чая музейный сбор. Сегодня приезжают ее кузены, но они, наверное, пойдут сначала играть в теннис, а мы тогда сможем в музей.

– А я до сих пор считаю, что президентом должна быть ты. Ведь ты же все это придумала.

– Луиза самая старшая.

– По-моему, возраст тут вообще ни при чем. Идея твоя. Я голосую за общее голосование. Если я проголосую за тебя и ты за себя, ей останется только смириться!

– М-м… мне кажется, это нечестно.

Они были в Кембере, лежали на ровном песке возле самой воды, и когда зарывались в песок большими пальцами ног, к ним просачивалась вода, чуть прохладная и восхитительная. Время было послеобеденное; экспедицией на пляж руководил Руперт (у Зоуи разболелась голова, и она не поехала), который построил большой и сложный замок из песка, окруженный рвом, – якобы ради развлечения Невилла и Лидии, которым он быстро наскучил.

– С ним ведь уже ничего не сделаешь, – объяснила Лидия Руперту.

– Да, от этого замка нам никакого толку, – подхватил Невилл. – Мы лучше построим свой.

Так они и сделали. Но выбрали место слишком близко к воде, поэтому замок получился непрочным и постоянно оседал, и они слегка поссорились, а потом построили новый, но слишком высоко на берегу, и хотя Невилл носил ведерками воду для рва, тот пустел быстрее, чем его успевали вновь наполнить.

Руперт, сразу же сообразивший, что он, в сущности, строит замок для собственного удовольствия, продолжал прорезать мастихином бойницы в четырех угловых башнях. Вид у него был совершенно увлеченный, и он этого хотел, мечтал вернуть себе чудесную поглощенность настоящим, которую так часто видел у детей. «Когда я рисую…» – начал он и сразу осекся. Он не создал ни единой картины. Он ленив, он слишком устает после целого дня, проведенного в школе, большая часть его свободного времени нужна детям. И, конечно, есть еще Зоуи. Вообще-то, его живопись раздражала Зоуи: каким-то образом она ухитрилась захотеть выйти за художника, который на самом деле не рисует . Впервые он обнаружил это на прошлое Рождество, когда захотел провести десять дней у друга, вместе с которым учился в школе искусств Слейда – у Колина имелась приличная мастерская, они собирались вскладчину нанять модель и поработать, но Зоуи хотелось покататься на лыжах вместе с Эдвардом и Вилли в Санкт-Морице, и она плакалась и дулась до тех пор, пока он не сдался. А на обе затеи не хватало ни времени, ни денег. «Не понимаю, почему нельзя рисовать в Швейцарии, если тебе приспичило», – сказала она после того, как добилась своего.