Элизабет Говард - Беззаботные годы

Реймонд уже начал прощаться. Поцеловал безучастную Анджелу в бледную щеку – папа обливался потом, а пот она просто ненавидела, поцеловал Нору, которая обняла его так крепко, что он остался доволен: «Эй, полегче !» Кристофера он больно хлопнул по плечу, и тот, пробормотав что-то, поспешно сел на заднее сиденье.

– Пока, папа, – сказала Джуди. – Желаю тебе хорошо провести время с тетей Линой. Поцелуй от меня Тротти.

Тротти звали мопса тети Лины; дурацкое имя, как однажды заметила Нора, ведь он такой жирный, что никогда в жизни не бегал [15] Тротти – от trot, англ. «бежать рысью». .

Анджела осторожно уселась на переднее пассажирское сиденье.

– Могла бы и спросить, – сказала Нора.

– Я старшая. Мне не обязательно спрашивать.

– Да уж, точно , ума не приложу, как я могла об этом забыть.

Джессика отметила, как предельно точно Нора подражает своему отцу, когда тот язвит по адресу директора его школы. Она поцеловала разгоряченное потное лицо Реймонда и сверкнула машинально-интимной улыбкой, которая втайне бесила его.

– Ну, надеюсь, все вам будет гораздо веселее, чем мне, – сказал он.

– Естественно, ведь нас же больше, – бодро откликнулась Нора. Она умела заканчивать разговор на дружеской ноте.

И они уехали.

В последнее время Луизе казалось, что чем бы она ни занялась, ее мать обязательно остановит ее и найдет другое, совершенно неинтересное дело, особенно если она уже чем-то увлеклась. Этим утром мама не дала ей отправиться на пляж с дядей Рупертом, Клэри и Полли, заявив, что приезжают ее двоюродные сестры и брат и будет невежливо, если она не встретит их.

– Да ничего с ними не сделается!

– Твое мнение меня не интересует, – резко осадила ее Вилли. – В любом случае, в спальне у тебя наверняка не убрано.

– Незачем там убирать.

В ответ на это Вилли крепко взяла дочь под руку и решительным шагом повела вверх по лестнице в просторную заднюю мансарду, предназначенную для Луизы, Норы и Анджелы.

– Так я и знала, – подытожила Вилли. – Свинарник, иначе не скажешь.

Резким рывком она открыла ящик комода, в который едва помещался ком ношеной одежды Луизы и прочего хлама.

– Сколько раз тебе говорить: это отвратительно – хранить трусики вместе с другой одеждой!

Послушать ее, так и вправду отвратительно, думала Луиза. Вечно она делает из меня чудовище, как будто ненавидит меня. Вместо ответа она выдвинула ящик комода до конца и вывалила его содержимое на постель.

– И книги тут же! Право, Луиза! Что это за книга?

– Она называется «Цзинь, Пин, Мэй» [16] « Цветы сливы в золотой ваз е» – эротико-бытовой китайский роман, известный с 1617 г. Долгое время считался непристойным и был запрещен. . Это про Китай шестнадцатого века, – ответила Луиза хмуро, но с затаенной тревогой.

– А-а.

Вилли знала, что девочки с мисс Миллимент проходили Китай и с тех пор страстно увлеклись всем китайским: Сибил рассказывала ей, что у Полли неуклонно растет коллекция стеатитовых фигурок, а у Луизы в комнате повсюду валялись вышивки.

– Так вот, сложи все книги на каминную полку. Прибери везде аккуратно, будь умницей, нарежь в саду роз, поставь на туалетный столик – кстати, на нем тоже наведи порядок, освободи место для вещей Анджелы. И поскорее, потому что Филлис надо еще застелить постели.

И Вилли вышла, а Луизе заметно полегчало. Она решила добиться в комнате идеального порядка, а потом поваляться с книгой в гамаке возле утиного пруда. В этой китайской книге она мало что поняла, но знала, что в ней много вещей, которые решительно порицает мать. Почти вся она о сексе, но настолько мистического свойства, что Луиза, которая начала читать книгу в поисках сведений, была окончательно сбита с толку. Однако еда, одежда и другие подробности увлекли ее, вдобавок книга была ужасно длинная, а это условие Луиза считала решающим при покупке книг у букиниста, поскольку ей до сих пор выдавали всего шесть пенсов в неделю карманных денег, и она испытывала хроническую нехватку чтива.

Эти каникулы стали первыми для них в поместье Милл-Фарм, которое Бриг купил и подарил сыновьям для их семей. На этот раз, из-за тети Джессики и ее детей, здесь поселилась только семья Луизы и вдобавок Невилл с Эллен, как компания для Лидии. Остальные жили дальше по дороге, в Хоум-Плейс, но они виделись друг с другом каждый день. Дом в Милл-Фарм был белым, с горизонтальной обшивкой досками и черепичной крышей. К нему вела подъездная дорожка, обсаженная каштанами и заканчивающаяся разворотом перед парадной дверью. С одной стороны подъездной дорожки перед домом располагался выгон – видимо, на месте плодового сада, потому что там еще сохранилось несколько очень старых вишен и груш, а ближе к концу дорожки, в низине, – пруд для уток, запретный для младших детей, так как Невилл в первый же вечер свалился в воду. Вылез он весь в зеленой ряске, как король-дракон из «Там, где кончается радуга», – по словам Лидии, которая видела эту пьесу на Рождество и страшно перепугалась. Дом перестал быть фермерским незадолго до того, как Бриг купил его. В нем размещалось только четыре спальни и две мансарды наверху, а также большая кухня и гостиная внизу, поэтому Бриг предпринял стремительное, занявшее полгода планирование и строительство пристройки с еще четырьмя спальнями, двумя ванными наверху, просторной гостиной, столовой и маленьким, очень темным кабинетом с окном, выходящим на стену старого коровника. Бриг провел в дом электричество и воду из двух скважин, одна из которых уже иссякла, и теперь вода из крана в кухне едва текла. Дюши приложила руку к интерьеру, поэтому повсюду были белые стены, кокосовые маты, ситец с неопределенным цветочным рисунком и большие пергаментные абажуры. В гостиной и столовой появились камины, в кухне – новая плита, в лучшей спальне из старых – еще один небольшой камин, но в остальном дом не отапливался. Для зимы он не годится, подумала Вилли, впервые увидев его. Обстановку собирали общими усилиями: железные остовы кроватей, пара изящных вещей, найденных Эдвардом у мистера Кракнелла в Гастингсе, несколько картин Руперта и древний граммофон в шкафчике лаврового дерева, с трубой и ящичком для пластинок, которые дети непрерывно крутили в дождливые дни – «Пикник плюшевых мишек», «Танец кузнечиков», «Золотой и серебряный вальс» и та, которую особенно любила Луиза, – Ноэл Кауард поет «Не пускайте свою дочь на сцену, миссис Уортингтон». Дети пели ее всякий раз, когда взрослые заставляли их делать то, что им делать не хотелось: по словам Вилли, эта песня стала для них чем-то вроде «Марсельезы». За домом еще сохранилось несколько старых надворных построек, а дальше начиналось раздолье полей хмеля.