Коллектив авторов - Дежавю. Антология

Тянется солнце нитями паутин
через основу стволов и утук ветвей,
ткацкий станок Пенелопы, руда и синь,
бег челнока в летучей сухой листве.

Мне не связать узлов и не счесть петель,
сотканных за день, распущенных до утра.
Листья в последнем касании ломких тел
дышат всей грудой, холода в грудь набрав,

тают на вдохе в пламени синевы,
пресуществляются в ткань, на которой я —
просто летучий ворох сухой листвы,
ржавчины неба, горечи бытия.

Не оглянусь на гул и грохот,
столпом не стану соляным
в стальных скобах чертополоха,
в насечке ягод белены.

Стопой ни камня не задену,
не отпущу последний взгляд
метаться там, где были стены
мгновение тому назад.

Все выше дым на месте дома
и купол холода в груди.
Легко, привычно, невесомо
терять, прощаться, уходить.

Под какими листьями в землю лечь,
где любить, родить и растить детей,
им из горла в горло вливая речь
в ее грозной праздничной полноте,

по каким оврагам, снегам, стерне
семь хлебов из камня, семь пар сапог
источить дотла — выбирать не мне.
Все узлы и петли моих дорог,

суматоху слов и тщету шагов
осенит березовый перегной
от чужих корней, берегов, богов
и задышит прелью земли родной.

Мосты наводишь, лепишь пелену
кисельных берегов, на ней — дома,
но стоит оступиться в полынью
десятилетней давности письма —

и без остатка черная дыра
тебя вбирает, поглощает свет,
вычерпывает воздух. Умирай
в воронке слов, которым десять лет,

во льдах летейских, в пламени реки,
не ставшей ни свободой, ни судьбой…
Гори за то, что было не с руки
сжигать мосты и письма за собой.

Нет, не медом — светом истекают
соты. Подступает темнота,
наполняет немота такая
воском опустевший улей рта,

что и губ уже не распечатать,
и земля незримо залегла
по углам. Так навсегда молчат, ни
слово не сорвется, ни пчела

не слетит. Ни складки не нарушит,
выдохом не замутит стекла
их покой последний, словно душу
выплеснули. Светом истекла.

День настанет — не станет слов,
словно прочный привычный лед
и своих, и чужих стихов,
поднимаясь, река сорвет.

Половодье сомнет мосты,
срежет лодки у переправ,
неба грозную синь и стынь
по немым полям разогнав.

Размывая все берега —
больше нечего им беречь —
растворяет в себе река,
по словам разнимая, речь.

Оттого ли, что слово лжет,
сотни смыслов на дне храня,
оттого ли, что слово жжет,
и безжалостней нет огня.

Так высоко, спокойно, строго
идут по небу облака.
Назад ни облакам дороги,
ни белым по земле полкам.

С начала смуты в год четвертый
истает невечерний свет,
взойдет слепое солнце мертвых
светить стране, которой нет.

Там будут баржи да понтоны,
да наспех вырытые рвы
в потеках извести гашеной,
а тот, кто мнит себя живым,

бредет, неисцелимо ранен,
в суровой немоте пустынь,
и добровольного изгнанья
за ним смыкается полынь.

Ответь, Улисс, когда мы отплывем
с конца земли, где догорает Троя?
Спрямляя петли моря кораблем, —
его, конечно, заново построим, —
закрыв глаза всем статуям богов
от семивратных Фив до дельты Нила…

Уже распахан чернозем небес,
и лемех циклопического плуга
проводит завершающий надрез,
дымясь и содрогаясь от натуги,
на млечной полосе ночных лугов,
где звезд известка в борозде застыла…

…Забудь часов литую чешую
и душный сноп полуденного света
в иные времена в ином краю
на темени ржаном полей прогретых…
…Ломая очертанья берегов,
нас выбросит из звездного творила

развязная назойливость звонка,
застрявшего в пространстве заоконном.
В иных мирах уже прошли века,
воздвиглись и упали вавилоны,
а здесь, в охвате меловых кругов
томится солнце, расточая силу —

слепую ярость медного быка —
на клинопись иголки патефонной,
одушевляя пряжку ремешка
твоих часов и пробку от флакона
граненного, в котором нет духов…

Ответь же мне, Улисс, что с нами было?

…А мне теперь покой лазури
Милей, чем ветер штормовой.
Нет, парус мой не просит бури,
Не бьет крылом над головой.
Не рвутся нервы, струны, жилы,
Времен связующая нить…
Все в прошлом, но пока — мы живы,
И не в чем нам себя винить.
В краю родном, в стране далекой
Под колокольный перезвон
Белеет парус одиноко,
Но ничего не ищет он.
Молчат акриловые струны
Там, где звенело серебро…
И месяцы сменяют луны,
И злом сменяется добро.
Картинно парус мой белеет
В багетной раме на стене,
И глубина под ним мелеет,
Надежды хороня на дне.
А по ночам — легко, бесплотно —
Витают сны над головой:
Мне снится не сквозняк залетный,
Но вольный ветер штормовой.