Коллектив авторов - Дежавю. Антология

…Так внезапно закончилось лето —
Как в обойме последний патрон,
Как — одна на двоих — сигарета,
Как последняя строчка поэта,
Что последнею пулей сражен…

«Не горюйте, — мне скажут, — все это
Просто бредни бунтарских голов,
Просто — осени ранней примета…
Не беда — проживем и без лета,
Без пальбы, табака и стихов».

Соглашусь: будем живы без дыма,
И уж точно — без пули в виске…
Пусть удачи вальсируют мимо,
Но без рифмы поэту — помилуй! —
Как прожить на последней строке?!

Себя во сне я часто вижу нищей,
Бегущей от погони и войны.
Но сонник Миллера и мэтры —
Фрейд и Ницше —
Едва ли разгадали б эти сны.

Бегу сквозь мрак, в толпе теряя сына,
И крик мой нем, как Мунка полотно… [21] «Крик» — полотно норвежского художника-экспрессиониста Эдварда Мунка.
Душа от слез черна наполовину,
Лавиной бед влекомая на дно.

А там, вверху, на краешке обрыва,
Меня спасая, тянет руку мне
Пресветлый ангел с веточкой оливы,
С глазами мамы, явленный извне.

О, спасена! В предутреннем затишье
Я просыпаюсь — впрямь и наяву
Бегущей от погонь безродной нищей,
И все ищу кого-то и зову.

Раньше ходили со мною послушать,
Как в рощах поют соловьи.
Нынче же ходят — по тело, по душу,
По царские слезы мои.
Раньше о Боге вели разговоры,
Служили Вселенной. — За так.
Нынче с врагами Его —
договоры
Подписывают… За пятак.

Приходил — желанный и неверный,
Так драгун являлся на постой…
По чужим разменивал тавернам
Мой подарок — крестик золотой.

Сердце девы билось — не разбилось,
В пекле закалилось, стало — сталь.
Как мечталось, верилось, любилось!
Был — отрадой, а печалью — стал.
Но зачем печаль так непомерна?
И зачем сомненьями томлюсь?
Все о нем — желанном и неверном —
Плачу и печалюсь, и молюсь.

…Ты прав: поэту деньги не нужны —
Он их прокутит с хитроумным бесом,
Прокутит и рубашку, и штаны —
Не потому, что наш поэт повеса,
Купюрам он не ведает цены.

Романтик с обнаженною душой,
Он выше капитала ценит рифмы,
Но проиграет в сделке с торгашом,
Способным, вычисляя логарифмы,
Стереть чужие деньги в порошок.

Поэт не сложит горкой капитал,
И у него не водятся сберкнижки.
Без визы он заоблачно витал

И с музами закручивал интрижки —
Вот потому богатым и не стал.

Пред Господом предстанет налегке,
Не сколотив наследства для потомков,
Но с авторскою книжкою в руке,
С обломком карандашика в котомке
И с поцелуем Музы на виске.

Ах, как ранят слова, причиняя боль!
Есть одно — но оно опаснее бритвы:
Обоюдоострое слово «Любовь» —
В словаре между «Битвою» и «Молитвой».

Не придешь — прощай! Не предашь — хорошо:
Вот от сердца ключи — отворяй столицу!
Но сначала реши, для чего пришел:
Враждовать ли со мной? Иль со мной мириться?

Для чего нужен мне золотой гребешок?
Отчего непослушна упрямая прядь?
И при чем здесь родившийся в полночь стишок?
И зачем — в ожиданье — открыта тетрадь?

Для того нужен мне золотой гребешок,
Чтоб со лба зачесать своевольную прядь, —
Так сподручней мне будет полночный стишок
Вдохновенно в тетрадный листок пеленать.

Перед зеркалом сижу,
Замирая в изумленье…
— Свет мой, зеркальце, — скажу, —
Это — недоразуменье!
Твой серебряный овал
Был достоин комплимента!
Но овал вдруг наплевал
На эстетику момента…
Cей портрет — не про меня!
Не желаю с ним смиряться
И готова променять
Статус-кво — на минус двадцать.
Ты впадаешь в забытье,
Мне за твой овал обидно!
Свет мой, зеркальце мое,
Ты состарилось, как видно…

Кто любит, позволяет жить и нам…
Живи, дружок! Глазей по сторонам.
Глазей, брат-ротозей, рот разевай —
В себе картину мира развивай.

Мир не всегда цветной калейдоскоп
Или уютный личный гороскоп.
Мир — это миражи и виражи,
Подвалы, небоскребов этажи.

Подвалы те, где прежде Мастер жил,
Творил, любил и… голову сложил.
Но нет, я в этот миг тебя спасу —
Из дыма в миражи перенесу.

И выстрою до неба этажи,
Сияньем звезд наполню витражи.
Ведь тот, кто любит, позволяет жить,
Тебе не даст он голову сложить.

Роста я и сама небольшого,
Не обижу и брата меньшого.
Хвост приветлив, внимателен взгляд,
Рады оба — хозяйка и брат.

Брат — хороший едок и ходок —
Утром тащит мне свой поводок
И доверчиво смотрит в глаза…
Чист душой, как младенца слеза.

И, росточка сама небольшого,
Вывожу на прогулку меньшого.
Оба рады — и брат мой, и я —
Образцовая, в общем, семья!

Мы бы стали примером повсюду
Обозленному, хмурому люду, —
Если б был человеческий люд
Не рычащ, не кусач и не лют.

Двадцать лет борщи варила,
Пол мела и дом вела.
Сад блюла, детей растила,
Хлопотала, как юла.

Погремушки. Постирушки.
Не до сна. Не до утех.
Ах, зарыться бы в подушки…
Только Дженни не из тех.

Всех встречала-провожала,
Всем служила, как могла.
Уважала. Обожала.
Их заботами жила.

Ни гу-гу — ни слез, ни жалоб.
Безответна, как ветла…
Быстро времечко бежало,
И в саду герань цвела.

Дом и сад — хоть на открытку!
Но однажды — вот дела! —
Дженни вышла за калитку
И обратно не пришла.

Куда податься? Может быть, в Монголию?
Раскосый взгляд. И бронза смуглых скул.
Жаль, не растут в Монголии магнолии —
Сплошной лишайник, мох да саксаул.

Монголия — земля обетованная,
Похожая на край родимый мой:
Привольная, раздольная, желанная.
Туда попасть — почти попасть домой!