Эдуард Лимонов - Свежеотбывшие на тот свет

На той конференции также сформировалась группа самых новых русских литераторов: ни советских писателей, ни диссидентов, куда вошли я, Саша Соколов и Алексей Цветков, как принято говорить сейчас «старший», потому что позднее появился «младший».

Стояло липкое лос-анжеловское лето. Как победителю мне, помню, досталась нахальная богатая американская студентка, рослая blonde, и она везла меня на своём спортивном красном автомобиле convertable впереди автобуса, в котором ехали нормальные писатели.

Я был нагл в то лето и теперь жалею, что был недостаточно нагл, все девки на той конференции могли быть мои.

Олби, конечно же, был в то время прославленнее всей нашей конференции, однако вёл себя скромно. Сидел где-то в конце стола и хотя и выступил, сказал что-то общее, не особо высовываясь.

Между тем лауреат тогда уже двух Пулитцеровских премий, он мог бы вести себя наглее и быть крупнее.

Я узнал о его смерти 17 сентября 2016 года. Умер он на Лонг-Айленде, потому что где ещё жить и умереть прославленному американскому драматургу, как не на Лонг-Айленде. Там у них стоят особняки, как у нас в Переделкино дачи. Хочу отметить, что американские писатели могут быть хулиганами в юности, но чтоб быть хулиганами в зрелости и старости, у них не хватает запалу. Тот же Норман Мейлер как здорово начинал, а кончил, как все, рыхлым обрубком широкой колбасы. Его первый роман «Нагие и мёртвые» о военных действиях США в Тихом океане против японцев, он в них участвовал, был размашистой, скорее протестной, революционной книгой, но Соединённые Штаты своих писателей отлично ухайдокивают. Умер Мейлер незаметно. И Эдвард Олби как-то умер боком, всеми забытый, незаметно.

Я помню, когда в 1977 году умер Элвис Пресли, так даже ЕГО смерть не особо была замечена. Костистый, квадратноплечий, статью напоминающий Сашу Соколова Олби мне скорее импонировал. Я уже тогда неплохо знал английский, нужно было мне тогда с ним пообщаться. Но я общался с устроительницей конференции Ольгой Матич, с Соколовым и Цветковым, и потому на Олби меня не хватило.

Если б хватило, может быть, знал бы сейчас, чем живут американские прославившиеся писатели, о чём грустно думают, что грустно переживают. У меня есть такая догадка, что в зрелости и старости американские литераторы очень несчастливы.

От Назарова помню его усы и массивные черты лица. С миром мультипликации меня связывала Настя Феденистова. Она работала на Лиховом переулке, что там была за мультипликационная контора, я не помню. Она работала в коллективе режиссёра Федора Хитрука.

В каких отношениях находилась та контора на Лиховом с «Союзмультфильмом», что на Долгоруковской улице», понятия не имею, может, находилась, может, нет.

С трудом раздирая толщу времени, припоминаю, что Назарова все считали спокойным и хорошим парнем.

Мультипликаторы возились тогда, в советское время, со своими котами, собачками и Винни-Пухами, неужели это их увлекало?

Массивные назаровские усы над его доброй улыбкой. Я знал его через семью Салнитов: Саша и Наташа жили в доме 10 на Большом Гнездниковском переулке, в помещении на первом этаже в конце коридора, где располагалась некогда газета «Гудок».

При упоминании «Гудка» появляются персонажи Юрия Олеши, ещё кого?

В любом случае это помещение было потревожено ещё и вселением туда моей тени. Там состоялась моя свадьба с Еленой Сергеевной Козловой-Щаповой в октябре 1973 года, и там же мы провели с нею первую брачную ночь, хотя жили друг с другом в прелюбодеянии уже давно до этого.

Я так предполагаю, что на нашей свадьбе с Еленой на церемонии бракосочетания в Брюсовской церкви на улице Неждановой присутствовал и Эдуард Назаров. Хотя и не очень вспоминаю его среди гостей. Зрительно не помню, был ли. Бракосочетание свершилось по царскому обряду, и короны над нами, брачующимися, держали двое моих приятелей – Вагрич Бахчанян и Саша Морозов. У Вагрича, помню, устали руки, поскольку по царскому обряду священник водит брачующихся по церкви часа два. Есть фотографии этой церемонии.

Но вернёмся к мультфильмам и художникам-мультипликаторам. Через Надю Феденистову они тогда проникли на некоторое время в мою жизнь. Пышноусый Назаров был художником-постановщиком на фильмах «Винни-Пух» и «Винни-Пух идёт в гости». Кто такой Винни-Пух, вся страна СССР знала, и знает вся Россия.

Так что Назаров быстро стал заслуженным, а потом и народным артистом. В той области неважна была идеология, вовсе она не была замешана в производстве мультфильмов, потому там и подвизались всякие вполне достойные дарования.

Впоследствии Салниты, Саша и Наташа, которые казались нам, окружающим их людям, нерушимой скалой семьи, разошлись, стали жить отдельно. Он – самбист и железнодорожный служащий, вскоре умер, ещё в советское время. Назаров дожил до 75 лет и умер 11 сентября 2016 года.

Вообще говоря, это довольно далёкий пласт моей жизни. Как будто и не моей даже, так он далёк. Ко всем этим персонажам был помимо Нади Феденистовой причастен и художник Женя Бачурин. Он тоже умер, и я о нём писал в одной из «Книг мёртвых».

Выживших в этой войне смерти против моих поколений, естественно, не бывает. Поэтому весь вопрос заключается в том, что одних переживу я, а другие переживут меня. Банальная истина о том, что следует помнить о смерти с ранних лет и наслаждаться каждым глотком жизни, настолько банальна, что как-то стыдно к вам с такой заповедью лезть.

Живите как придётся. Старайтесь употребить вашу жизнь для высоких всё же задач. Как можно более высоких.

Со стороны «Союзмультфильма» приходит вдруг совсем старинное, 1969 года воспоминание. Мы сидим в помещении «Союзмультфильма», и это поминки по умершему тогда художнику Юло Соостеру. Эстонцы приготовили печёные бутерброды с сырым мясом. Никто их не ест. Я ем с удовольствием. И вдруг становлюсь пьяным и плачу. Общественность меня тогда осудила, сказала, что я рисуюсь, помню, что моя тогдашняя спутница жизни Анна Моисеевна заступилась за меня, запальчиво сообщив присутствующим, что «Эд (это я) не умеет притворяться, что Юло был для Эда старшим товарищем и учителем жизни».

Господи, как это далеко во времени. Бедная Анна в старинном перестиранном чёрного вельвета платье, сшитом мною, со старинным перестиранным белым кружевным воротничком на нём.

Анна повесится в 1990-м, то есть 21 год спустя, на улице Маршала Рыбалко в Харькове.

Хоть охай беспрестанно, так всех жаль.

Моя предстоящая смерть оставляет меня почему-то безучастным.

Прошлый Париж представляется мне раем, где по уютным, как бабушкина квартира, улицам ходят ярко окрашенные знаменитости, мужчины и женщины, но в основном женщины. Они улыбаются, смеются, открывают рты, но не звучат. Они коммюникируют со мной мыслями, я знаю, что они говорят, не слыша.