Эдуард Лимонов - Свежеотбывшие на тот свет

Когда Мамлеев говорил с вами, он на вас не смотрел. Ему это было не нужно.

В советское время он ходил читать свои тексты по квартирам. Квартиры важных знаковых интеллигентов Москвы и Ленинграда, по сути, были салонами. Салонная система, существовавшая уже и во времена Пушкина, а то и раньше, в целости и сохранности сохранилась в советскую эпоху, потому что других форм общественной жизни власть не позволяла. Ведь по названию, да и по классовой сути большевистская власть оставалась запретительной, царистской и контролировала и книжные магазины, и рестораны, и кафе, и всё, всё, всё…

Мамлеев ходил по квартирам и читал из тетрадок, вынутых из портфеля. В ту пору он был толстым округлым человеком, одетым в допотопный большой советский костюм, в котором пряталось, как в раковине, его тело. Хотя и большое, но костюм был значительно крупнее. Вполне возможно, что Мамлеев был учителем математики. Читал он монотонно, и персонажами его рассказов были обычные, довольно скучные обыватели из тех, что варили супы из суповых наборов или югославских пакетиков, лишь добавляя туда картошки. Но сущность у всех этих «тёть Нюр» и «баб Ань» была дьявольская.

Окончив читать, Мамлеев прятал тетрадки в портфель и уходил. Он никому не позволял копировать (да и не на чем было в ту пору копировать ему тетрадки) либо переписывать свои рассказы. И правильно делал. За это нелегальное творчество, хотя в нём с виду не было антисоветских выпадов, можно было загудеть за решётку.

Никто особо не загудел, первыми были Даниэль и Синявский, да и то за «веером от живота» и «день открытых убийств» сели; однако Мамлеев был прав в своей трусости.

По случайности я знал его жену Машу, когда она ещё не была такая постная Маша, а звали узбечку тогда Фарида, и фамилия у неё была с изломом, по-моему, Хоружая. Я ей шил из белой парусины джинсы. Фарида была поочерёдно подругой-девушкой Эрнста Неизвестного и Генриха Сапгира, а затем прилепилась к тишайшему Юрию Витальевичу, писателю, имевшему привычку часто-часто моргать.

Я думаю, у Фариды-Маши и было изначально инстинктивное желание получить высокий социальный статус, заполучив себе статусного в российском обществе мужчину. Деньги для таких, как Маша-Фарида, не играют роли. Она пошла далее по жизни, прилепившись к своему часто моргающему гению, не ропща и скорее счастливая, чем нет. Она называла его Юрочка, он её – Машенька.

Когда стали уезжать за границу евреи и не только, например, уехал мой друг Бахчанян с русской женой Ириной, то Юрий Витальевич стал целить на заграницу. И уехал-таки, увозя потерявшегося от Бахчанянов, но вскоре найденного кота.

Следующее свидание, когда судьба столкнула меня с Мамлеевыми, случилось в Корнелльском университете, куда я был приглашён прочесть одноразовую лекцию. Александр Жолковский, профессорствовавший в те годы в Cornell University, потащил меня к Мамлеевым, они жили где-то в окрестностях Корнелльского университета на улице Трёх молотков. «Они очень зовут тебя к себе», – уговорил меня Жолковский.

Выпутавшись из шумов «Лолиты» (университет поселил меня в университетском мотеле, и там, так же как в утро, когда Гумберт Гумберт впервые просыпается с Лолитой в мотеле, шумела сливом раннего постояльца вода Ниагарским водопадом), я нехотя поехал. Оторвав меня, Алик, как его все звали, увёз меня на улицу Трёх молотков. Мамлеевы установили ради меня стол и уставили его пьянством и закусками.

Загадка их гостеприимства, впрочем, быстро объяснилась. Они изнывали от тупой работы – она уборщицей, он – «носителя языка» и провинциальной жизни в Корнелле и нащупывали возможность уехать во Францию, в Париж, где я уже жил с мая 1980-го. У меня они хотели узнать детали: как, что и к чему. И, может быть, получить помощь. По этому случаю они называли меня Эдинька.

Хитрые притворы, которым никто не был близок, пара спрутов, державших оборону против всего мира, они со мной поссорились в тот день, точнее, это я взорвался и нагрубил им, за что нехотя, взвешенно, но всё же был назван ими «мальчишка», «наглец» и прочими ещё более резкими словами.

Ну и на мой выбор – последняя встреча в ресторане на Поварской, куда юный писатель Сергей Шаргунов пригласил меня на свой день рождения.

Похудевший, седой и хрупкий, подошёл Мамлеев и, не глядя на меня, стал монотонно гундеть о своих победах в книжном бизнесе Германии. «Да, у Юрочки, Эдуард, выходит двухтомник в Германии», – вставила свою фразу Маша (уже только я один лишь в зале на Поварской знал, что изначально Машу звали Фарида и у неё была внушительная задница. К Юрочке и ко мне подошла иссохшая старушка с куриными лапками и фанатичным взором.)

В дневнике у меня, в одной из поздних тетрадей, о смерти Мамлеева за 26 октября 2015 года коротко: «Вчера умер Юрий Витальевич Мамлеев. Ему было 83 года, он родился в 1931 году». И в тот же день: «Все там будем».

А вот запись за 29 октября 2015-го.

«Вчера сходил в ЦДЛ, где в Малом зале происходило прощание с Мамлеевым. Мертвецы как брёвна. Лежат бревном, матово-глянцевое лицо чуть припудрено, вещь в себе. Интеллигенты закупорили вход в Малый зал, стоят нерешительно и плохо организованно. Я всё же смело пошёл вперёд через минут 7–10 ожидания, чтоб рассеялись с пути. Когда не рассеялись – пошёл.

Чем они занимались? Долго и нудно интеллигенты объяснялись с микрофоном, высокопарно говоря общие фразы. Они любят произносить длинные восхвалительные тосты и по-скифски славословить мёртвого.

Я не вынес, рванул к гробу и положил свои две розы.

За мной – моя охрана и наши подражатели.

Я пробормотал: “Все там будем!”, взявшись за край гроба Мамлеева.

Протискиваясь к выходу, я пожал руку Дугину (он мне пожал), сказав ему: “Здравствуйте, Саша!”

В России статус превыше всего. Сколько людей придёт на день рождения и кто. Есть ли свадебный генерал на свадьбе. Сколько людей на крестинах и кто крёстные. И в финале: сколько людей придёт на похороны.

В России любят хоронить. И произносить хвалебные речи. И преувеличенно рыдать на публику. И преувеличенно расхваливать покойного, называя его “великим”»…

Отдельная запись: «Мамлеев – метафизик для бедных жителей коммуналки».

Запись от 16 апреля в моей рабочей тетради: «Застрелен Олесь Бузина в Киеве, публицист. Я был с ним на шоу Норкина».

Ну да, я познакомился с ним в перерыве шоу Норкина под названием «Список Норкина». Бузина, небольшого роста, бритоголовый, череп глянцевый, стоял у пюпитра справа от меня – соседом. Он мне представился, мы обменялись дружественными фразами.

После перерыва Бузина не выдержал, устроил скандал Норкину, впрочем, справедливый.

«Я к вам из Киева приехал, вы меня вытребовали и не даёте слова. Это, между прочим, не прогулочное путешествие в Москву из Киева на ваше шоу прибыть… У меня обязательно будут проблемы по возвращении…»