Эдуард Лимонов - Свежеотбывшие на тот свет

Так вот и буду его помнить в трёх видах: «тыквоголового», юного с фотографии, где мы все на Потёмкинской улице (до революции в доме был бордель); в шапке проходящего мимо, в питерском дворе после собрания, и в гробу с жёлтым лицом и православной повязкой на лбу.

Смерти некоторых активных и заметных участников моей жизни я пропустил, не знал о них, не заметил. Либо они произошли на другом континенте, либо в другой стране, либо человек умер, уйдя в не мою среду.

Я праздновал свои литературные победы в Париже, когда умер в 1984 году близкий мне в Москве в 1971–1974 годах венесуэлец Регуло Бурелли Ривас. Он внезапно свалился в снежную Москву послом республики Венесуэла в 1971-м. Перед тем как ему приехать, здание на улице Ермоловой развалили и выкопали там глубокий котлован, впоследствии там под землёй был оборудован зал, и он стал служить клубом, там шумно играли музыканты и веселились приглашённые Бурелли, в том числе и я.

Вид у него был романтический. Седовласый (старше моего отца на год, Регуло был рождён в 1917-м), он носил смокинги, бабочку и поверх чёрный плащ с красной подкладкой. Он говорил по-русски с пятого на десятое, к тому же у него был отрезан кончик языка.

Так мы считали, что ему подрезали язык как оппоненту режима, а правда, я её узнал недавно, состояла в том, что у него был рак гортани и несколько операций.

Ещё мы считали, что его брат был президентом. Но оказалось, его младший брат Мигель Анхель стал министром иностранных дел, но уже через десять лет после смерти Регуло, в 1994 году.

Несмотря на все эти ошибки в нашем понимании его образа, он, конечно же, был фигурой обаятельной. И обаятельным было посольство, где столы были украшены серебром и живыми розами зимой. За что нас приглашали, меня и Елену?

Я полагаю, за нашу молодость, за красоту и нежность и стройность Елены, за её белокурость, мы были чуть ли не самая красивая пара, которую можно было заполучить в посольство в Москве.

Нам он позволил прикоснуться к роскоши в серой Москве начала 70-х, к высшему классу жизни. Несколько раз и мы приглашали его в нашу съёмную квартиру на улице Марии Ульяновой (оттуда мы уедем 30 сентября 1974-го в Шереметьево, а из Шереметьево в Вену, а из Вены в Рим, а из Рима в Нью-Йорк и далее по всей планете).

Регуло умер в 1984-м, ему, получается, было всего-то 67 лет. Это, правда, мне сейчас кажется, что 67 – детский возраст. Не всегда мне так казалось.

Люди пересекали мою жизнь во всех направлениях. Большая часть их уже в мире ином. Никакой горечи от этого обстоятельства у меня нет. Это как занимательное человековедение: попытки понять, почему одни умерли раньше других. И для чего я поставлен, чтобы пытаться понять – почему?

Так и буду вспоминать его в чёрном оперном плаще на красной подкладке, седовласого, снежинки дотаивают на его плаще, бабочка, седые усы.

«Дратуте, добры вечер!»

Сзади стоит мощный Карлос с шампанским.

Это Регуло приехал к нам в гости на улицу Марии Ульяновой.

Этого старичка я встретил и встречал годами на коктейлях издательства «Альбан-Мишель». Рождения 1909 года, мать-перемать, только подумать 1909-го, он был юношей сразу после Первой мировой войны.

Маленький, сухощавый, казалось, вечный автор детективов правый анархист Лео Малле ответил мне на мой вопрос, это был 1982 год. Я спросил его, какой возраст был для него самый счастливый и плодотворный, что ли. И он ответил неожиданно: он сказал, что возраст от 50 лет и до 60 был наилучшим, он ещё всё мог и был уже мудр, как змей.

Есть фотография: мы стоим, Лео Малле, толстая Милен де Монжо в шубе и с сигаретой и я с бокалом, – некрасивые и счастливые, пьяные в эпизоде коктейля «Альбан-Мишель». Тогда можно было там встретить и Жан-Эдерн Аллиера в шелковом шарфе-фуляре, соплёй свисающем с шеи.

Отличные были, счастливые времена.

Лео Малле был отцом литературного персонажа следователя Нестора Бурмы. «Нестор» – это, видимо, в честь Нестора Махно. По нескольким книгам с Нестором Бурмой были сняты фильмы.

Лео умер в сказочном возрасте 97 лет, 3 марта 1996 года в Шатийон-Су-Банье, Франция. Ещё никаких мигрантов не приезжали.

Как я их всех люблю, персонажей моей жизни.

Ваня Новожёнов был предназначен к славе и деньгам. Он умел себя подать и поставить. И жена его Татьяна Недзвецкая смотрела на Ваню как на гения и подавала его гением публике.

Жили они в лофте на Еропкинском переулке. Это рядом с Мансуровским, где имел квартиру Гейдар Джемаль, где печатала мои рукописи Таня Тарасова, она же Дорисон, она же впоследствии Фатима.

Недзвецкая владела фабрикой по пошиву. Якобы у неё работали среднеазиатские девки-гастарбайтерши. А чего шили, не знаю.

Недзвецкая поила и кормила журналистов и интеллигенцию, чтобы шла слава о Ване.

Ваня был интересным и скорее загадочным художником. О нём в «Википедии» сказано: «Абстракционист, сюрреалист, реалист».

Многовато для одного.

Я думаю, у Недзвецкой и у Вани получилось бы всучить миру гения Ивана Новожёнова. Но он вдруг рано умер 12 мая 2007 года. Родился в 1948 году, значит, умер в 59 лет всего-то.

Я ходил к Ване с Лизкой Блезе. Лизка была моей подружкой, мы протусовались вместе около трёх лет. Ванька был её приятель. У Ваньки собирались, может быть, не каждый вечер на Еропкинском, но уж раз в неделю точно. Я тогда ничего не зарабатывал, а то, что зарабатывал, тратил на партию и газету, потому мы ходили с Лизкой к Ване питаться.

По обширному лофту Вани бродили люди, некоторые из них были красивые, особенно девочки. Лизка была красивая и длинноногая, ноги от шеи. Она была как девочка 20-х годов, такая. Слухи ходили разные, что Ванькины работы усиленно раскупаются. Другие слухи утверждали, что Ванька ничего не зарабатывает и источник их лёгкой и обильной жизни – Недзвецкая, эксплуатирующая труд среднеазиатских рабынь. Обстоятельств его смерти не знаю. В 2007-м у меня начало трещать семейное древо. Сбежала в Гоа моя жена-актриса. Ползал по полу мой сын Богдан. Так что я пропустил смерть Ваньки. Он был такой себе худенький, весёлый мужичок с бородкой и хриплым голосом. Недзвецкая его пристойно одевала. Говорят, она вытащила его из пьянства с целью сделать гением. И ведь почти сделала. Да он убежал от неё в 2007-м. На тот свет.

Был 1996 год. Макс Сурков сделал себе татуировку. Я попросил его познакомить меня с татуировщиком.

Мы встретились у метро «Таганская», и Макс повёл меня. Макс впереди, я за ним. Я взял с собой вырезанный из логотипа моей газеты «Лимонки» рисунок гранаты «лимонка».

Вот она у меня на левом предплечье, граната маленькая, от времени не посинела. После меня многие нацболы выкололи эту гранату себе на предплечье. Многие с этой гранатой уже на том свете.