Владимир Шаров - Царство Агамемнона
- Название:Царство Агамемнона
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент АСТ
- Год:2018
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-109454-6
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Шаров - Царство Агамемнона краткое содержание
Действие романа «Царство Агамемнона» происходит не в античности – повествование охватывает XX век и доходит до наших дней, – но во многом оно слепок классической трагедии, а главные персонажи чувствуют себя героями древнегреческого мифа. Герой-рассказчик Глеб занимается подготовкой к изданию сочинений Николая Жестовского – философ и монах, он провел много лет в лагерях и описал свою жизнь в рукописи, сгинувшей на Лубянке. Глеб получает доступ к архивам НКВД-КГБ и одновременно возможность многочасовых бесед с его дочерью. Судьба Жестовского и история его семьи становится основой повествования…
Содержит нецензурную брань!
Царство Агамемнона - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Температура сорок, коматозное состояние, а пол, на котором она лежит, в три слоя покрыт вшами, от того пульсирует, словно воздух над горячей золой. Очевидно, из-за тифа ее и бросили. После теплушки бедняга проболела еще три месяца, каре из старых солдатских казарм отдали под тифозную больницу, здесь она и лежала.
Судя по всему, сначала у нее был обычный брюшной тиф, правда, болезнь протекала очень тяжело, кома была такая глубокая, что врач несколько дней подряд прикладывал к губам зеркальце, думал, она умерла. С обычным тифом организм в конце концов справился, она даже стала вставать с постели, но забрать девочку из больницы было некому, и через две недели ее свалил уже другой тиф – возвратный. Когда она и с ним совладала, два врача скинулись, купили ей с собой еды, дали на дорогу немного денег и, посадив в случайный санитарный поезд, отправили в Первопрестольную, где, по словам девочки, раньше у нее жило много родни.
До кого-то из московских родственников, – рассказывал Жестовский, – она, очевидно, и впрямь добралась, но там испугались ее вида, не захотели принять этот остриженный наголо полутруп. Двое суток девочку подержали в пустом по случаю отсутствия дров сарае, потом, не знаю уж под каким предлогом, сбагрили другому родственнику – моему хозяину.
А дальше случилось чудо. Художник был человек нежадный, и, пока не кончились деньги, – говорил Жестовский, – мы по нормам насквозь голодной Москвы, можно сказать, ели по-царски. Конечно, не каждый день, но в доме было и масло и сало, иногда даже настоящий белый хлеб.
И вот это существо, – объяснял подследственный Зуеву, – в котором, как говорится, неизвестно, в чем держалась душа, стоило дать ему шанс, неправдоподобно быстро вернуло, взяло свое. Четырех месяцев не прошло – отросли волосы, а на костях наросло мясо, появилась попа, грудки, кожа сделалась гладкой и бархатистой. В общем, мы и не заметили, как наш лягушонок превратился в царевну – писаную красавицу. И красавица, – рассказывал Жестовский, – сразу, как поняла, что Господь ничем ее не обделил, снабдил по полной программе, решила, что пора проверить, посмотреть, на что она способна. Так сказать, попробовать себя в деле.
Начинался НЭП, всё пухло, как на дрожжах, и наш художник тоже получил выгодный заказ – надо было для шикарного ресторана, при нем бани и чего-то вроде борделя, написать тридцать с лишним больших панно по мотивам откопанных незадолго перед войной мозаик из помпейского лупанария. И вот он как-то при мне и якутке бросил, что ему давно пора браться за работу, все тридцать панно должны быть сданы заказчику меньше чем через четыре месяца, а они даже не начаты. И не могут быть начаты, потому что краски и кисти есть, холста тоже достаточно из старых запасов, а вот хорошую натурщицу нанять не на что – деньги проедены.
Тут-то якутка и вызвалась. Почему – сказать не берусь, сама на сей счет она не распространялась. Но думаю, что в ее, теперь такой хорошенькой, головке бродило три мысли. Первая: учитывая, что и потом благодарностью якутка не отличалась, самая незначительная – раз ситуация впрямь пиковая, позированием расплатиться за еду и уход. Вторая кажется мне более важной: в считаные месяцы обратившись из гадкого утенка в прекрасного лебедя, якутка просто в себя влюбилась.
Потом, – говорил Жестовский Зуеву, – она до конца жизни из этого состояния влюбленности в себя уже не выходила. А тут всё было и внове, и остро, в общем, она буквально не отходила от зеркал, будто трельяж, ставила их углом друг к другу и смотрела на себя анфас и в профиль. Если получалось, то и со спины.
И вот, думаю, ей отчаянно хотелось на веки вечные остаться такой молодой, такой красивой и такой для всех соблазнительной. В числе прочих и для нас остаться не в каком-то жалком тряпье, которое каждый день вынуждена надевать, а обнаженной, на фоне прекрасных римских развалин или вместе с нимфами плещущейся в чистом прозрачном ручье под сенью высоких италийских пиний. Написанной рукой мастера – знаменитого художника, – еще годы и годы соблазнять своими прелестями, вводить в искушение, в грех мужчин, что будут посещать эти шикарные заведения.
Позже, рассказывал Жестовский, она говорила мне, что много раз представляла себе спальню борделя, кровать под балдахином, штофные обои, под стать им ампирные кресла и черный лакированный столик, а на стене она – в резной золоченой раме. Или снова она – в отделанной дорогим желтым деревом комнате с камином в простенке между окнами. Но больше другого якутка любила воображать роскошную общую залу ресторана или отдельный кабинет. Стол дорого сервирован, накрахмаленные куверты, блестящие мельхиоровые приборы ручной немецкой работы, хрустальные фужеры и тарелки мейсенской мануфактуры. В центре – ваза с редкостными фруктами, и в серебряном ведерке со льдом запотевшее шампанское.
Клиенты смакуют «Мадам Клико», намазывают икру на жирные блины, перемежая ее лоснящейся осетриной, но стоит кому-то из мужчин поднять голову – и он забывает об икре и шампанском. Вожделея к ее молодым статям, будто взаправду целует от природы красные, чуть припухшие губы нашей якутки и тут же одной рукой ласкает, мнет стоящие торчком грудки, а другой что-то ищет у нее между ног. В общем, она так себя накрутила, что, когда наш хозяин решил попробовать ее в качестве модели, откровенно возликовала”.
Зуев : “А что, ваш хозяин и вправду был хороший художник? Как, кстати, его величали?”
Жестовский : “Несомненно хороший. Его считали настоящим талантом. А звали его Иоганн фон Тротт. До революции лифляндский барон, отец – Леопольд фон Тротт, орловский предводитель дворянства”.
Зуев : “Любопытно, весьма любопытно. А после революции что с ним стало?”
Жестовский : “И после революции серьезных неприятностей у Тротта не было, он лишь подправил имя, стал Иван Львович Трот. С середины тридцатых годов Трот – лауреат Сталинской премии, точно не скажу, но, кажется, или за оформление станции метро, или за павильон на Выставке достижений народного хозяйства, к тому же орденоносец и член-корреспондент Академии Художеств.
Умер Трот в тридцать девятом году, – продолжал отец, – родных не было. Академия как раз и хоронила. Было много венков и народу чуть не пять сотен душ. Теперь Трот лежит на немецком кладбище, там у них с XVIII века большой участок, а на нем чуть не мавзолей. Но это, – продолжал Жестовский, – давняя история, следствию она вряд ли интересна”.
Зуев в ответ : “Напротив, Жестовский, напротив. Рассказывайте всё, что известно, постарайтесь ничего не упустить. По ряду причин ваш Трот важен для следствия не меньше Телегина, его жизнь нам необходимо знать в деталях”.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: