Вероника Кунгурцева - Киномеханика

Раздался первый звонок. Марат со своего места услышал его явственную, хоть ослабленную расстоянием и людским гомоном трель. Компания Адика находилась ближе к входу, и Лора тем более встрепенулась. Но ее кавалер властно положил ей на плечо руку. По-видимому, они решили войти в зал после журнала. Это лишало Марата десяти дополнительных минут ожидания Краба, так как с учетом последних известий, сообщенных ему Элей, двигаться в одной группе с Адиком было рискованно и чревато со стороны вора непредсказуемыми выходками.

В зал Марат должен был попасть непременно. Но когда он, далеко по дуге обойдя Адика, проходил к дверям, которые воронкой втягивали зрителей из пустеющего фойе, на контроле его остановила Раиса. Днем их разговор кончился почти по-приятельски. Но и следа памяти о нём не хранило ее официально-надменное лицо. Отказываясь пропустить Марата в зал, она ссылалась на правило, по которому зрителям до 16 лет вход на вечерние сеансы воспрещен. Раздался второй звонок. Сзади нетерпеливо напирали люди, через голову Марата протягивая билеты, чтобы им поскорее оторвали корешки. Медлить было нельзя. И с таким же непроницаемо-надменным лицом Марат холодно поинтересовался:

— Но ведь правила одинаковы для всех?

— Несомненно, — ответила контролер, слегка отодвигая Марата в сторону, чтобы не мешал проходу, но в тот же миг он потянул ее за локоть вниз левой рукой с такой силой, что та от неожиданности уступила и наклонилась к нему, одновременно развернувшись всем корпусом назад и широким жестом правой руки оттеснив из прохода стоящих за ним людей, чтобы не закрывали обзор, Марат вытянул указательный палец, заостряя внимание Раисы на ее сыне, выкрутасы которого на улице она отчетливо видела со своего места сквозь огромное стекло фойе. Он же, ерзая и скользя по асфальту каблуками, затеял с кем-то шуточную борьбу; в любую секунду от чересчур резкого движения одного из противников такое бодание могло перерасти в серьезную потасовку.

— Секундочку! — воскликнул Марат, призывая всех к терпению и спокойствию, и, понизив голос, быстрой скороговоркой, вперившись взглядом Раисе в глаза, сказал: — Вот этот шалун в поле вашего зрения — ему далеко за шестнадцать, и вы знаете это лучше, чем кто бы то ни было, — через десять минут попытается пройти контроль. Возможны три варианта. Первый: он вовсе не утруждал себя приобретением билетов, но вы пропустите его бесплатно, причем вместе с дамой, на ваши служебные, контролерские места. (А может, на мое место, за которое я заплатил?..) Вариант второй: у него есть билеты, и вы пускаете его в зал, хотя не имеете права, потому что он явно пьян и вряд ли себя контролирует. Третий вариант: вы пытаетесь отговорить его от посещения очага культуры в таком виде, но он вступает с вами в препирательства, и, уверяю вас, никакие ваши увещевания не помогут — да вы это и сами, будучи его родной матерью, знаете. В любом из трех вариантов мне придется сообщить куда следует, потому что либо вы нарушите свои служебные обязанности, либо сын нарушит общественный порядок. И, по крайней мере, одного из вас следует призвать к порядку. Итак, вы предлагаете мне пойти в ближайший телефон-автомат и быстренько, без монеты набрать 02 — ведь вызов милиции у нас в стране бесплатный. Впрочем, мне не жалко было бы и потратить две копейки на телефон, лишь бы добиться того, чтобы правила стали одинаковы для всех, несомненно !

Последнее слово Марат проговорил с точно такой интонацией, которую вложила в него Раиса, и, не дав ей опомниться, сам оторвал корешок своего билета, вложил ей в ладонь и прошел в зал. Сзади раздались сдержанные предложения зрителей помочь контролеру обуздать «распоясавшегося молодчика». Но с той материнской находчивостью, на которую и рассчитывал Марат, Раиса громко сказала:

— Наш город потому и всесоюзная здравница, что сюда приезжают всякие пациенты. И не надо стесняться своего диагноза, даже если это нанизм!

А невидимая женщина, которая следом за Маратом проходила контроль, дружески сказала Раисе:

— Да! С карликами надо держать ухо востро: очень щепетильны. Когда я ходила в цирк на их представление, мне в кулуарах рассказали, что эти забавные на вид человечки в жизни необычайно угрюмые и злобные существа…

Марат не дослушал этот щебет. Уже из центрального прохода он увидел Краба. Видимо, тот занял свое место заблаговременно, прежде чем Марат подоспел к кинотеатру, и, конечно, бессмысленно было сторожить его снаружи. Марат стал пересекать зал в направлении бокового прохода, минуя меньшее количество острых коленок и взглядов; от стены ему было удобнее и ближе пройти на свое место — одно из крайних в ряду. По ходу он еще раз на удачу закинул удочку в надежде заставить Краба проявиться. Еще не приблизившись к нему, за много рядов, людей и мест Марат сложил ладони рупором и отчетливо позвал: «Захар!» Если бы Краб откликнулся на это имя, Марат, пользуясь многолюдством, мог сделать вид, что звал кого-то другого. В таком огромном зале и у Захара могут найтись тезки! И действительно, какой-то мужчина обернулся, но, не узнав Марата, равнодушно отвел глаза. Моряк же не шелохнулся: или его звали иначе, и, значит, не он истец, или (что было вероятнее) в негромком, но заполняющем собой всё гуле зала он не расслышал зова. Отвернувшись от экрана и обхватив спинку кресла, Краб упорно выглядывал кого-то в задних рядах. Проследив направление его взгляда, Марат из знакомых лиц увидел только Глухого. Может, Краб смотрел и не на него. В преддверии «трех звездочек» вряд ли его мог интересовать чудаковатый ловец бабочек. И Марат тоже быстро отвел было взгляд — он заранее знал, что Глухой собирается в кино, и ничего удивительного в его присутствии не было, но Марата удивила незнакомая женщина рядом, или, вернее, то, что такая женщина снизошла до того, чтобы составить компанию инвалиду. Это была порывистая, подвижная, как ртуть, брызжущая энергией особа с точеными смуглыми предплечьями. Она не была красавицей, но каждое ее движение вызывало невольную зависть, удовольствие и желание наблюдать за следующим. И даже то, как она быстро лузгала семечки, собирая с губ шелуху в маленький крепкий кулачок, дышало ладностью. Пока Марат пересекал зал, машинально держа ее в поле зрения, она без всякого умысла, конечно, а просто по неуемности натуры успела показать целую историю своих отношений с Глухим. Сначала она ему что-то серьезно и трогательно говорила, но очень скоро и собственная серьезность, и то, как он слушал — слегка кивая и блаженно на нее глядя, — показались ей пресными. Она незаметно протянула руку назад и вытащила из розетки в стене вилку слухового аппарата. А когда Глухой, перестав ее слышать, беспокойно заморгал ресницами и стал трясти в ухе мизинцем, направляя наушник, женщина поднесла провод к губам, сказала в штепсель несколько слов, как в микрофон, тряхнув короткими кудряшками, рассмеялась, вызвав и его счастливую улыбку. Как и Марат, они оба чувствовали, что в этой полудетской проделке над его немощью не было, по сути, ничего унизительного. Но чтобы прогнать даже тень возможной обиды, женщина принялась колотить Глухого по лопаткам, пока он не склонился перед ней длинным туловом, и тогда она затеяла на его спине известную игру: пальчиком чертила букву за буквой, которые складывались, очевидно, в какие-то заветные слова, а Глухой должен был кожей прочесть их смысл. Но еще до этого флирта, этих игр и этих слов даже постороннему человеку было ясно, что он ей не пара, и неясно, почему такая ладная женщина, о которой и полноценный мужчина может только мечтать, позволила пригласить себя в кино инвалиду.