Вероника Кунгурцева - Киномеханика

Свое место за спиной Краба Марат занял уже после третьего звонка и решил переговорить с ним между журналом и фильмом, когда вновь на короткое время включат свет. Обратись Марат к Крабу сейчас, тот мог и не узнать его в темноте. Моряк, сгорбившись, сидел в мрачном одиночестве, место справа от него загадочным образом пустовало. Он откровенно не глядел на экран, понурив голову и задумчиво потирая переносицу указательным пальцем. Да и чем его — моряка, волка, ходившего в Сингапур, Буэнос-Айрес, Гавану, — могли привлечь рельсы в два ряда и какая-то ждущая их в глухой сибирской тайге Тында? Эта хроника дня на тему строительства Байкало-Амурской магистрали могла наполнить ветром дальних странствий разве что воображение неопытной Жеки, которая мечтала удрать из своего города уже по той причине, что больше нигде не бывала, и так смело нацеливалась на БАМ в немалой степени потому, что с ленты кинохроники не могли хлынуть в зал тучи таежного гнуса и комаров. Совершенное отсутствие в воздухе курорта звона кровососущих насекомых, особенно в теплый безветренный вечер, когда Марат стоял перед кинотеатром, наполняло его тревожным ощущением нереальности происходящего.

Стараясь не звенеть громко монетами, Марат еще в темноте журнала набрал в горсть сумму долга за вчерашнюю морскую прогулку и, едва после журнала вспыхнул свет, протянул деньги из-за спины Краба к его рукам. «Вот долг!» — грубым голосом сказал Марат. Предварительно он намеревался напомнить моряку в двух словах о себе, о том, за что он возвращает деньги, и выразить благодарность, но в последнюю секунду эти детали показались Марату пошлыми, мелкими, никчемными. И правильно, так как Краб сам, без напоминаний, его моментально узнал.

— Вчерашний потерявшийся, — сказал он, переведя взгляд с денег в глаза Марата, — нашлась твоя родня? Судя по тому, что ты с монетой, нашлась. А как ты нашел меня?

С учетом той миссии, которая ему предстояла в ближайшие часы, Краб держался на удивление непринужденно.

— Случай! — осклабился Марат, показывая билет, словно он что-то доказывал. Поскольку Краб не брал у него денег, он чувствовал себя неуютно с протянутой вперед рукой, и ему пришлось повторить: «Вот деньги». Но в эту секунду лицо Краба изменилось и потемнело.

Их беседа только завязывалась, однако, как ни коротка она была, в зале за это время успел случиться целый ряд неприятных событий, и сейчас их волна, подгоняемая краткостью промежутка включения света между журналом и фильмом, катилась в сторону Марата и моряка. Началось всё с суеты и нервозности в центре зала. Как оказалось, на некоторые места Жека — видимо, по рассеянности, по ошибке, из-за мыслей о вчерашних передрягах на пляже, а также из-за столпотворения у кассы и просьб найти свободное местечко — продала по два билета. Но когда обескураженные зрители, сидящие на своих законных местах и стоящие у них над душой с такими же цифрами ряда и кресла, стали звать контролера, людям вдруг решил помочь Адик. Он тоже только что вошел — их места с Лорой оказались прямо за спиной Марата, тремя рядами выше, — и теперь возбужденными жестами и возгласами указывал и матери, и озадаченным владельцам двойных билетов на свободное место рядом с Крабом. И Раиса уже вела к нему в обход зала молодцеватого подтянутого старичка. Чуть не вывихнув Марату руку, которую тот забыл на его кресле, Краб выгнулся всем телом, чтобы освободить для рук брючные карманы, извлек из них синюю бумажку двух билетов и высоко потряс ею, энергичным жестом показывая Раисе, что место занято. Позади раздался хохот Адика. И только в эту секунду Марат понял замысел Краба, с помощью которого он намеревался отсрочить выполнение жуткого обязательства, наложенного на него проигрышем. План этот потому и трудно было разгадать, что он оказался донельзя прост и заключался в том, чтобы выкупить на проигранное место билет и в течение всего сеанса держать его пустым. Но Жекины накладки с двойными билетами создали неожиданную угрозу. И для ее предотвращения Краб, объясняясь с подошедшими, даже встал со своего места и загородил проход, чтобы этот сморщенный старичок с подрагивающей походкой, но выправкой отставного военного как-нибудь без спроса не просочился мимо него в опасное кресло. Контролер попыталась давить моряку на сознание: да, у него билеты на два места, и оба они его законные, но неужели он вынудит стоять пожилого, заслуженного ветерана? Краб пробормотал, что ждет женщину, которая отлучилась, ей стало немного дурно, но она вот-вот вернется.

— Как же она вернется! — разведя руками, сказала Раиса. — Вот-вот потушат свет, а после начала сеанса вход в зрительный зал воспрещен! Я не имею права ее впустить.

— Да и никто при мне на этом месте еще не сидел и никуда с него не отлучался. Я давно в зале, — вдруг неприязненно проговорила молодая холеная девушка, сидевшая по другую сторону от Краба. В интонациях ее голоса слышалось еще ядовитое сомнение в том, что какая-либо женщина на курорте согласится пойти в кино с таким полинялым кавалером, разве что пообещает, чтобы обмануть и посмеяться, поэтому если он и ждет кого-то, то его ожидание безнадежно, а жадность, с которой держит место, бессмысленна и объяснима лишь его скверным характером. Краб, полностью сосредоточенный на противостоянии контролеру, даже слегка подался всем корпусом в сторону Раисы, от неожиданного выпада в спину резко, затравленно обернулся и сжал кулаки. Да, он растерялся, против него не выдвигали заочный иск, он не был в шкуре ответчика, не томился в Учреждении, не боролся с ним, уходя в побеги, и ему негде было поднатореть в импровизировании легенд и моментальности их изменений в ответ на непредвиденные удары. Но сейчас рядом с ним был Марат.

— Я бы не стал вмешиваться в этот спор, — внушительно проговорил он в тишине создавшейся заминки, — если бы случайно не стоял в очереди за билетами вслед за этим гражданином. Он действительно был с женщиной. Судя по обрывкам разговора, я слушал их чисто машинально: завтра она уезжает. Не наше с вами дело, какие между ними отношения; может быть, случилась размолвка, но по-человечески вполне понятно, что сегодня он хочет до последней секунды ждать ее появления, потому что завтра надеяться будет уже не на что. Мы все взрослые люди, нам должен быть свойствен такт, и давайте не будем вынуждать человека говорить вслух о своих чувствах.

Марат выдержал взгляд Раисы. Теперь ее глаза выражали только и окончательно холодную непримиримую враждебность. Присутствие Адика по-прежнему держало в узде ее служебное рвение. Сильно захмелев, он не чувствовал нерва ситуации, упустил нить ее развития и по инерции восклицал, что даже если ветеран — отставной полковник с тремя большими звездами на погонах и знает много военных тайн, всё равно в ногах правды и у него нет, поэтому он должен быть пощажен и посажен на свободное место в приказном порядке. Самому виновнику переполоха, кроме того, что надоели эта собачья комедия и шумиха вокруг его персоны, еще и приглянулась Раиса — снизу вверх он бросал на ее стать задорные взгляды. «Я ведь такой полковник, что наполовину покойник, — сказал дедок, и тон его слов опрокидывал смысл. — Лучше я, старый отставник, на приставном стульчике примощусь. Подле вас. По-солдатски. Как все». И ветеран, вытянув перед собой ладонь, широким жестом обвел зал. Действительно, двойных мест оказалось так много, что дополнительные места устраивали не только в центральном, но и в боковых проходах. Марат увидел Стерха — он нес перед собой стопку одетых друг в друга легких железных стульев. Видимо, открыли подсобку. Марат не мог отделаться от предвкушения какого-то большого семейного сборища по-домашнему, без церемоний. Хотя начало сеанса явно задерживалось, в ярко освещенном зале никто громко не возмущался, как это бывает при обрыве ленты посреди фильма, когда гаснет экран и в кромешной темноте невидимые и неразличимые в общей массе зрители свистят и орут: «Сапожник!» (Впрочем, эти крикуны представлялись Марату наиболее тактичными из зрителей, потому что гробовое молчание полутысячи человек в полной темноте представлялось гораздо более зловещим и противоестественным.) Место контролера у двери в зал занимала Жека. Кассу она, конечно, закрыла: билетов и так было продано сверх всякой меры. Квадратные темные очки делали ее пониклое маленькое лицо только еще более несчастным.