Вероника Кунгурцева - Киномеханика

— Конечно, вы правы: вам я Никто, и зовут меня Никак. — Не благодаря и не прощаясь, он так быстро оказался на пороге входной двери, что ей пришлось кинуться за ним.

И тогда, когда он уже вышел за порог, она спросила почти миролюбиво:

— Что Фирсову-то передать? Кто заходил?

— Я бы на вашем месте ничего не говорил. Вы не скоро прикроете этот, как вы выразились, притон, если станете докладывать обо всех посетителях. Уж я-то его знаю.

— Да я его знаю получше тебя! — ревниво возразила женщина.

— Сомневаюсь, — сухо сказал Марат, защелкивая перед ее носом дверь, словно не он, а она стояла снаружи и пыталась проникнуть туда, куда посторонним вход воспрещен.

У Марата внутри росло одно подозрение относительно нее. И он поспешил выскочить из подъезда, чтобы не вернуться и не выпалить ей в лицо жегшую его мысль.

Мысль была вот какая. О ее причастности к отравлению. В те первые минуты, когда скорбный голос Раисы, говорившей по телефону, умолк и Марат оглянулся на события последних суток, проступивших в новом безжалостном свете, он увидел только главное — то, что у Краба был мотив (и еще какой!) избавиться от Адика. Истец заложил такой вираж, какого и Марат от него не ожидал. Главное и принципиальное затмило от Марата даже то, что он видел воочию. А воочию две серии подряд он видел перед собой затылок Краба. Поэтому сам подменить бутылку во время сеанса Фирсов не мог, а загодя это сделать нереально. Значит, либо отравление — не его рук дело, либо он провернул его чужими руками. И кто мог лучше всех исполнить роль сообщницы, чем незнакомка, с которой Марат только что встретился в квартире Краба и так опрометчиво завел речь о бутылке? Это объясняет и то, что в кинотеатре она сидела отдельно от Краба, и ту неестественную веселость, с которой обращалась с Глухим, — ведь такой убогий кавалер ей не пара, и в этом смысле радоваться ей было нечему, и уж тем более выставлять эту радость напоказ. Так он думал, направляясь к причалу, где собирался отыскать Краба, но у кинотеатра новая, еще более ошеломительная мысль бурей налетела на Марата, так что он скрипнул зубами и провернулся вокруг себя.

Из чего он, собственно, вывел, что Краб и Фирсов — одно лицо? Из одной морской кокарды и приблизительно совпадающего возраста. (Впрочем, сомнение изначально грызло его.) А потом Марат попал в вихрь закрутившихся вокруг Краба событий, так что не имел времени и возможности проверить сделанное на пляже предположение. И до сих пор он рабски руководствуется этим допущением и зашел довольно далеко, если готов впрячься в самостоятельное расследование убийства. Между тем, когда попадаешь в речную воронку, то, по словам старшего узника Петрика, самоубийственно поначалу бесплодно расходовать силы на сопротивление — наоборот, лишь в конце, когда суживающийся водоворот уже потянет тебя ко дну, надо изо всех сил нырнуть в сторону из его струи и под водой выплыть из опасной зоны. Не наступил ли такой момент и в деле Краба, в которое Марат безрассудно погрузился с головой? Теперь, когда он рисковал влипнуть в лучевую паутину дела «трех звездочек» и убийства Адика, самое время было нырнуть из одной версии в другую. Устанавливать виновность или невиновность Краба было непозволительной роскошью, если истец не он, а предположим… Глухой, которого ни долг чести, ни смерть Адика явно никак не касались. Если сегодня в квартире по адресу Фирсова хозяйничает женщина, то, вероятно, тот мужчина, который вчера водил ее в кино и с которым она так по-свойски обращалась, и есть искомое лицо! Какой бы смехотворной ни показалась такая мысль вчера, сегодня ее логика была неумолима. Глухота была веской причиной для списания моряка на берег, после чего он мог возненавидеть саму морскую форму и заняться сугубо сухопутным делом, которое бы никак не напоминало прежнюю профессию. Таким образом, истец — в прошлом морской волк — в настоящем мог превратиться в тугоухого ловца бабочек. Какое бы ни питал Марат предубеждение против такой метаморфозы, Краб при всей его морской выправке был еще более одиозной карикатурой на роль истца. Марат не хотел бы бороться с человеком, опозорившим себя неуплатой долга чести, — это обесценивало победу и усугубляло поражение в предстоящей схватке. Из того, что Марат считал глухого верзилу неуклюжим, чудаковатым типом, еще не следовало, что и другим он казался смешон. Эта женщина такая пройдоха — с любым в кино не пойдет! И впечатление, что на том сеансе она высокомерно Глухим помыкала, было мнимым в свете ее сегодняшней расторопности. Она так ревностно делала уборку, что бисеринки пота блестели на ее матовой, отмеченной родинкой коже, когда она распахнула перед Маратом дверь. Недаром эта ловкая особа ничего не ответила на его вопрос — о том, «зачем она пошла в кино с другим». Не с другим, а с тем самым! Это он, Марат, — олух царя небесного, шут и болван, а женщина — настоящая пиковая дама.

Он пошел было обратно, но быстро опомнился и хлопнул себя по лбу. Ведь Глухой был свободен от подозрения в отравлении Адика, и тут уже не следовало пороть горячку, открыто выведывая о нём сведения у его сожительницы. Марат и так слишком неосторожно рисовался перед этой хитрюгой, чтобы после вопроса, здесь ли проживает Фирсов, заявиться еще с уточнением: а не глух ли он? С каким великолепным непобедимым равнодушием — теперь его смехотворность была как на ладони — слушал Марат Элин щебет, когда она рассказывала ему о Глухом, а он, в мыслях о Крабе и в полном пренебрежении ко всему остальному, не поощрил ее рассказ ни одним заданным хотя бы из вежливости вопросом, не узнал имени-отчества субъекта, который даже случайным прохожим показался ходячей энциклопедией. По счастью, у Марата машинально отложилось в памяти, что Глухой работает садовником в санаторском парке. И поскольку иного санатория, кроме военного, рядом с домом предполагаемого истца, да и вообще на курорте Марат не знал, он принялся расспрашивать прохожих, как ему пройти в парк санатория имени Ворошилова. Однако полученные ответы его озадачили. От него требовали уточнить, какой парк: верхний или нижний. Тут все были заражены гид-ством и превращены в ходячие путеводители. А один пенсионер, с абсолютно белыми, как у детской куклы, седыми волосами — видимо, он не знал, чем себя занять, — прочел Марату целый доклад о том, что в этом городе-саде зелень улиц плавно переходит в парки, которые, сливаясь друг с другом, образуют сплошное зеленое ожерелье курорта. Не тратя больше даром времени на выслушивание советчиков (разве не были они такими же приезжими, как и он, только притворялись сведущими!), Марат свернул с дороги и пошел напролом в заросли.