Тимур Пулатов - Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

Все сложно смешалось, о чем–то прямо подумалось, а о чем–то мелькнуло у Душана лишь как догадка, как предчувствие. Может, отец, иронизировавший во дворе над своим начальником, сам того не желая и не подозревая, показывал свою глубоко затаенную неприязнь к деревенскому деду? Странно — ведь дед одной с ним крови, родной отец. Как можно? Может, неприязнь эта появилась у отца в тот день, когда деревенский дед единственный раз поддержал бабушку против своего сына, посмеявшись над его желанием вдали от семьи заработать денег, не боясь, что семья может распасться без мужчины. Значит, смеясь над начальником, что–то здравое, человеческое в отце смеялось над собственными слабостями?

И вот все, что делалось и говорилось дома и в деревне деда, споры и неприязнь, страхи матери и бабушки за детей, все это через какие–то странные и причудливые связи вдруг ощутилось остро Душаном, понялось им, и почему–то случилось это именно здесь, среди незнакомых людей, через человека, который и не догадывается о существовании отца и деревенского деда — Абляасанова, будто часть страстей домашних Душана, собранная в нем,

выразилась сейчас в его речи, которая от наслоения чьих–то переживаний и прозвучала странно. И опять права оказалась бабушка, сказавшая, что невидимое связано между собой прочнее, чем видимое, в привычном и устоявшемся как раз–таки все разлагается, потеряв связи… Значит, и люди, мелькнуло в Душане, как неосознанное, еще не понятое, каждый носит в себе часть другого, и три части можно по–разному складывать, чтобы получились три непохожих человека, но непохожих лишь на одну треть, а в остальном же один как бы входит в другого, повторяя его натуру, как деревенский дед, говоря о тайнах лисы и ежа, повторил скучную назидательность бабушки. Выходит, что не каждый сам по себе неповторимая личность, а лишь как часть другого. Все это, начавшись сейчас, на сборе, как догадка, с возрастом осмыслится Душаном и сделает его не очень приятным для окружающих, от одного взгляда на которых он сможет интуитивно, почти безошибочно разгадать натуру человека…

А этот первый для Душана сбор на спортивном поле кончился так же неожиданно, как и начался. Абляасанов, сделав неожиданно долгую паузу, во время которой разволновался до того, что не мог далее продолжить свое выступление, в сердцах махнул рукой, и учащиеся с первого шага так резво побежали впереди воспитателей, к коридору, словно все это время, пока директор возмущался, они не стояли сонно и молча, а трусили вокруг него по полю. Душан, не привыкший к таким неожиданностям, отстал от своего класса и опять невольно подслушал, как возмущался какой–то воспитатель:

— Что за бессмысленное рвение?! В гаждиванском интернате мы собирались только по субботам…

— Не забывайте, коллега–брат, что интернат вообще дело новое… И здесь, где особенно трудно соединить новые принципы образования с нашим традиционным воспитанием, возможны поиски и борьба идей, слабейшая из которых гибнет от порчи… — степенно ответил ему пожилой воспитатель, видимо работавший здесь со дня открытия и ставший ревнителем зармитанского родного интерната: — Вот и нас, не успели разъединить с ташлакским, как объединили с детдомом… забрав милых моему сердцу девочек…

Простор двора стал сужаться, прижатый с обеих сторон коричневыми стенами классов, и Душан, подталкиваемый сзади, забежал в тесный каменный коридор, гудящий от смеха и криков, сделал несколько неверных шагов, и у самого выхода в простор другого двора мальчики сжали со всех сторон, устроив давку. Он стал задыхаться, чувствуя, как сзади собирается какая–то дерзкая, необузданная сила… сейчас повалится он с ног, и тело его, будто сорвали с него одежду, распластается в беззащитной позе… Душан еще не знал, что так забавляются старшие, детдомовские: почти каждый вечер, после собрания в третьем дворе, они загоняли всех в коридор и устраивали свалку. Десять самых сильных и рослых подростков стояли, загородив выход и держа всех, пока не набивался полный коридор мальчиков, другие десять тогда дружно наваливались сзади, и вот эту силу, которая разом пыталась вытолкнуть всех вперед, и почувствовал Душан, пока еле держался на ногах, вдруг поняв, что упасть и растянуться на холодных камнях коридора ему не дадут плотно прижатые к нему тела сокашников. И едва он так подумал, как понесло его с криками вместе со всеми вперед. Передние один за другим ловко выскакивали из тесноты коридора во двор, он же, подбадриваемый их прыжками, смехом освободившихся, все же ее смог так ловко и хорошо, как другие, прыгнуть и у самого выхода споткнулся о что–то твердое, крепко вбитое. Падая, успел заметить, скорее почувствовать, что после него еще двое не смогли удержаться на ногах, один из них знакомый — Аршан.

Мимо Душана, посмеиваясь, бежали мальчики — в умывальную, в спальную комнату… И только когда Душан встал на ноги, почувствовал острую боль в колене, его тут же успокоил участливый вопрос Аппака: «Ушибся?», на который Душан ответил как можно бесстрастнее:

— Нет, ничего…

Душан и такой же слабый, не сумевший устоять на ногах Аршак переглянулись, как бы смущаясь друг друга, и пошли рядом к спальне, но Аппак остановил Душана, потянув его за руку…

— Запомни это место. — Он как–то трогательно–суетливо прыгал возле угрюмого Душана, показывая ему на бревно, вкопанное у самого выхода из коридора. — Когда напрут в коридоре… будут выталкивать со всеми, помни о бревне. Почувствуешь, что уже выход, отсчитай про себя — раз, два, — Аппак не поленился и побежал с начала коридора до самого выхода, чтобы показать Душану свою хитрость. — Три! — и ловко прыгнул затем через бревно, объясняя: — За два месяца я уже многому научился. А это испытание самое пустяковое, так старшие новичков испытывают. Есть еще потруднее…

Чтобы как–то отвлечь от себя чрезмерное внимание, смущенный Душан спросил:

— А Аршак? Он все эти два месяца падал?

Аршака, не уходившего в спальню и стоявшего и слушавшего их разговор, взволновало замечание Душана, от которого он ждал лишь сочувствия:

— Я уже не новичок! Просто зазевался в коридоре, вспомнил, как мы мед ели на пасеке с армянином. Это ты новичок, Душан! Кривоногий, красноухий! Я покажу тебе, кто сильнее…

— Хватит, Наcocик! — прервал его Аппак, и Аршак удивительно быстро притих в побежал в умывальную, а Душан подумал, глядя ему вслед, что, должно быть, новичок — более оскорбительное, чем Насосик, это значит — слабый, неумелый, каждый второй его может толкнуть и обидеть.

— А кто его так — Насосик? — усмехнулся Душан, думая, что сам он не даст себя в обиду, даже если никогда и не научится ловко перепрыгивать через бревно.