Александр Кулагин - Призрак Проклятой Башни

- А ветрила-то какой! - продолжал великан. - Хорошо хоть эта развалюха тут рядом торчит - есть, где укрыться. А то б нас, того и гляди, совсем с головой утопило, клянусь собственной шкурой! Святой отец, ты как там? Совсем небось задубел в своей хламиде?

- Ничего! Я человек от природы теплокровный и к лишениям привычный. Давно мёрзнуть отучился, - смиренно улыбаясь, ответил вошедший следом второй странник, откидывая с лица намокший капюшон.

Остановившись на пороге, путники некоторое время молча всматривались во мрак заброшенного помещения.

- Эй! Есть кто живой?! - подал наконец голос первый. - Никого! - заключил он, подождав с полминуты и не дождавшись отклика.

"Живых-то нет. А вот насчёт "никого" это ты не угадал, приятель!" - хмыкнул я, сложив руки на груди и ожидая дальнейших действий своих гостей.

Пока путники оглядывали помещение, сам я изучал их.

Первое, что бросалось в глаза при взгляде на великана, была его густая, чёрная как смоль борода, разделённая по прошлогодней моде надвое, а также не менее густые и чёрные брови над острыми тёмными глазами. Шевелюра его почти целиком скрывалась под головным убором, лишь на загорелый лоб падала растрёпанная угольная прядь. Головной убор, кстати говоря, заслуживал отдельного описания. Это была ужасающая, видавшая виды и некогда должно быть красивая и модная, а теперь потёртая и облезлая широкополая шляпа буро-зелёного, под стать еловой хвое цвета с погнутым и растрепавшимся грязно-коричневым пером, торчащим из тульи в непонятном направлении.

Остальной наряд моего гостя состоял из длинного утеплённого походного плаща, плотно облегающей тело кожаной охотничьей куртки, высоких непромокаемых сапог с загнутыми голенищами и заправленных в них широких зелёных штанов. За спиной у путника была походная сумка и средних размеров лук, а также длинный колчан, в котором помещалось десятка два стрел с бардовым опереньем. К тёмно-коричневому ремню с массивной стальной пряжкой был привешен огромный охотничий нож с чёрной рукояткой.

Я бы, несомненно, принял этого человека за разбойника, если бы не знал его уже в течение двух с лишним десятков лет. Блэйк по кличке Доброхот был самым известным и, по его же собственным заверениям, самым удачливым охотником в округе. Регулярно предпринимая походы в знаменитый Хэлвудский лес, что лежал к югу от здешних мест, он промышлял там наиболее редкую дичь, какую только можно сыскать в тамошних дебрях. Все окрестные баронессы, графини и купеческие дочери зимой щеголяли в шубках и меховых муфточках, материал для которых добыл не кто иной, как Блэйк.

А вот другого своего посетителя я видел впервые. Насколько волосы первого были непроглядно черны, настолько же у второго они отличались совершенной белизной. Вряд ли молодой человек успел так рано поседеть, скорее уж, таков был естественный цвет его волос, тем более что он вполне сочетался с крайне бледным цветом кожи. Если бы не глаза какого-то светло-коричневого, словно недозрелый орех, оттенка, можно было бы сказать, что у молодого человека внешность ангела... или призрака.

Он действительно был одет, как странствующий монах: в серую дорожную рясу из самой худой и бедной материи, какую только можно себе вообразить, во многих местах истёртую и прохудившуюся; плечи его покрывал старый потрёпанный плащ, в просторные прорехи которого свободно проходил ветер. Намокшие от дождя, прилипшие ко лбу белые локоны были коротко подстрижены, на босых ногах красовались грубые кожаные сандалии. Ещё летом такой костюмчик мог бы, пожалуй, выглядеть уместно. Однако, учитывая, какой месяц стоял на дворе сейчас, становилось понятно, почему Доброхот так озаботился самочувствием своего спутника. Странно, но священник и в самом деле не подавал ни малейших признаков дискомфорта и даже не дрожал. Складывалось впечатление, будто ему вовсе нет дела до того, какая нынче на улице погода.

Не знаю почему, но в первую же минуту, едва увидав монаха на пороге своего жилища, я ощутил некую смутную тревогу, поднимающуюся в моей душе, подобно холодной беспокойной волне. И тревожила меня вовсе не странная наружность моего гостя... Когда-то я уже знавал одного альбиноса. Кожа у того была бледной, как у вампира, а глаза и вовсе кроваво-красные. Это был один из моих деловых партнёров, которому я как-то сдавал в аренду часть свободных земель под пастбища. Неординарная внешность вовсе не помешала ему прослыть успешным предпринимателем, ярым жизнелюбом и просто славным парнем... Однако в том молодом человеке, что стоял передо мной сейчас, чувствовалось нечто такое, что сразу настораживало. Возможно, причина заключалась в том необычном спокойствии и даже равнодушии, с какими мой ночной гость оглядывал всё кругом.

За те сто лет, что я нёс свою бессменную вахту, мне довелось повидать всякое. И на лицах моих посетителей отражались самые разные чувства: ужас, трепет, беспокойство, подавленность... Конечно, многие, как, например, мельников сын Гэлл, пытались скрывать свою боязнь под маской напускного безразличия. Другие, как его брат Тед, и в самом деле не ощущали страха, причиною чего были в основном не слишком выдающиеся умственные способности. Вообще-то в большинстве случаев подобных "смельчаков" нетрудно было быстро вывести на чистую воду, и за время моей посмертной карьеры я успел вполне сносно освоить эту науку. Однако, внимательно оглядывая сейчас белобрысого монаха и следя за всеми его движениями, я отчётливо сознавал, что тот вовсе не страдает слабоумием. И тем не менее он действительно не испытывал ни малейшего беспокойства. Напротив, по какой-то неизвестной причине он выглядел так, словно являлся истинным хозяином положения.

Окончательно убедившись, что кроме них в здании нет ни единой живой души, Блэйк Доброхот первым делом затворил шатающиеся створки дверей и, ухватив лежащий на полу небольшой деревянный брусок, продел его меж дверных ручек, дабы предотвратить дальнейшее болтание. Затем он снял свою примечательную шляпу, бережно встряхнул её, рассеяв вокруг себя целый фонтан мелких брызг, и заметил:

- Тут вообще-то недалече мельница имеется. Мельник мне приятель, так что мы могли бы в принципе на постой к нему завалиться. Только вот, боюсь, пока мы до него дотопаем, нас не то что до нитки промочит - нас вовсе в реку с концами смоет! Да и местные не шибко таких гостей любят, которые посередь ночи заваливаются. До рассвета всего ничего. По мне так эту ночь лучше здесь перекантоваться. Ты как? Не против, святой отец?

- Что ж. Если Господу было угодно, чтобы на нашем пути возникло это скромное пристанище и мы провели в нём ночь, значит так тому и быть. На всё воля божья, - благочестиво ответил монах, снимая и выжимая отяжелевший от влаги плащ.