Василий Клепцов - Время и судьи без грима

Может быть, эта повесть поможет кому-то из сегодняшних молодых людей лучше и глубже познать наше прошлое, в ком-то поддержит веру в добро и справедливость.

С самыми добрыми пожеланиями

Весна 1945 года в Восточной Европе выдалась ранней и теплой. Советские войска безостановочно продвигались вперед, не давая врагу прочно закрепиться на каком-нибудь участке фронта. Вторая гвардейская воздушно-десантная бригада после тяжелых и кровопролитных боев под Будапештом и у озера Балатон вместе с другими воинскими частями взяла Вену и вот уже несколько дней в начале мая двигалась вдоль передовой линии фронта в сторону Праги.

Бригада шла по ночам ускоренным маршем, совершая за ночь от 35 до 40 километров, а днем солдаты и офицеры отсыпались в густом лесу. Поэтому солнечная погода для человека, которому нечего под себя подостлать, кроме веток деревьев, и нечем укрыться, кроме шинели и плащ-палатки, была как божий дар.

Обстановка на передовой даже по сравнению с началом 1945 года изменилась коренным образом. За всю неделю, пока бригада через поля и лес двигалась к указанному ей месту, ее ни разу немцы не бомбили и даже не обстреляли из стрелкового оружия. Солдаты видели, что все ночи на передовую наши автомашины, иногда даже с включенными подфарниками, подвозили боеприпасы, меняли позиции артиллеристы и танкисты. Солдаты в окопах на передовой, те, кто нес дежурство, играли на трофейных губных гармошках советские популярные фронтовые песни, а из агитмашин, разъезжавших вдоль передовой линии, объясняли немецким солдатам бесполезность их дальнейшего сопротивления и бессмысленность их жертв.

7 мая 1945 года бригада заняла на своем участке фронта исходные позиции и на следующий день должна была прорвать оборону немцев и двинуться на Прагу. В эти дни все — от солдата до генерала — чувствовали, что война вот-вот должна закончиться, и тем тяжелее было сознавать, что в канун победы, может, придется погибнуть. Прорыв обороны противника всегда связан с большими потерями: противник зарылся в землю, пристрелял местность, поставил множество мин как против пехоты, так и против танков и артиллерии.

Старший сержант Кузнецов, засыпая в своем окопе в последнюю ночь перед окончанием войны, слышал глухие взрывы немецких снарядов, рвавшихся где-то в стороне от расположения бригады, выстрелы скрипучих «Ванюш» (так между собой солдаты называли немецкий многоствольный миномет) и думал о своей глухой сибирской деревеньке и старушке матери, беспокоясь, как она, бедная, будет жить, если завтра его не станет. Перед утром ему снилось детство, как они, деревенские ребятишки, пекли в лесу в золе картошку и от костра шел сильный жар.

Кузнецов, очнувшись от сна, поразился тишине, стоявшей вокруг. Солнце в это время поднялось уже высоко, и его лучи сильно припекали ему бок, укрытый плащ-палаткой. Выглянув из окопа, он был удивлен еще больше: солдаты сидели не в окопах, а ходили вдоль них, демаскируя передний край и подвергая свою жизнь опасности.

На его вопрос, что происходит, несколько солдат сразу бросились ему объяснять: мол, фрицы, узнав, что на их участок фронта пришли десантники, уже вчера вечером начали отступление и всю ночь расстреливали боеприпасы и взрывали склады с оружием. Об этом нашему командованию, якобы, сообщили два гражданских чеха, которые утром пришли в расположение нашей части. Сейчас, по словам солдат, наши разведчики перепроверяют поступившую информацию.

Около 12 часов дня 8 мая вдоль окопов 2-й воздушно-десантной бригады проехал открытый легковой автомобиль, а находившиеся в нем два офицера во весь голос, извещая солдат и офицеров, кричали в громкоговоритель: «Ура, товарищи! Победа! Войне конец, немцы капитулировали!» Вот тут-то из окопов высыпали все, кто в них находился, и на радости стали кричать «ура», бросать вверх шапки, стрелять вверх из автоматов и пистолетов. Ведь патроны больше не нужны, а радость беспредельна. Наиболее интеллигентные и чувствительные офицеры бросались обнимать друг друга, поздравляли с победой. Но слез ни у кого на глазах не было видно: на фронте их стеснялись, не мужское это занятие — разводить сырость, да и, наверное, за время многомесячных боев солдаты навиделись смертей, очерствели душой немного и пока еще не отошли от этого состояния.

Но чувство жалости и сострадания фронтовиков никогда не покидало, несмотря на жестокие бои и большие потери.

Первый мирный день в этих краях оказался очень солнечным. Природа тоже словно радовалась тому, что война, длившаяся целых четыре года, наконец-то закончилась и орудия замолчали.

Сержант Чапышин служил вместе с Кузнецовым в десантной бригаде со дня ее образования. Оба они были из Сибири, во многом походили друг на друга и поэтому дружили. В это первое послевоенное утро, наслаждаясь необычайной для фронтовой обстановки тишиной, они лежали вместе в густой траве и, глядя в чистое небо, рассуждали: «И зачем это люди воюют, чего им не хватает?» При этом оба пришли к одному и тому же выводу: лучше жить беднее, трудиться от темна и до темна, но только не воевать.

— Ты посмотри, Володя, — говорил Чапышин, обращаясь к Кузнецову, — ну чего им, этим европейцам, не хватало: в любой деревне в каждом дворе полно скота, в каждом бункере (там так называют погреба) полно вина, есть хлеб, сало, земля — чернозем полметра, нет, чтобы жить в свое удовольствие, полезли к нам, а зачем? Наши деревни по сравнению с их деревнями — это как богатый и бедный. У нас полгода стоит зима, лето короткое, в огородах растет картофель да капуста, во двор и в хлев к скоту нельзя войти — грязь по колено. А здесь во дворе асфальт, в хлеву автопоилки стоят, в огороде растут фруктовые деревья и даже виноград. Сейчас начало мая, а у них уже давно цветут фруктовые деревья и трава по колено. А у нас в Сибири, наверное, еще снег не стаял.

Кузнецов, слушая друга, молчал. Он был в душе согласен с ним.

Когда они шли с боями по территории Венгрии, то такие разговоры неоднократно возникали у солдат. Он вспоминал, как однажды на привале какой-то солдат, тоже, видимо, из Сибири, громко рассказывал: «Вот брали мы какую-то деревушку в Венгрии, и вижу я: в одном доме вроде немцы засели, ну, думаю, брошу я в окно сначала гранату, а уж потом и сам в дом заскочу проверить, есть там противник или нет. Бросил одну, залетаю, а там никого, смотрю: в углу пианино стоит, радиоприемник есть, библиотека, стулья венские. Во, думаю, живут люди. А в нашей деревне нет даже света электрического, радио и то провели только прошлый год, чтобы люди слушали последние известия с фронтов. Что им у нас брать?»

Подходит к этой группе солдат замполит батальона старший лейтенант Акопян и говорит: «Вот вы здесь рассуждаете, что гитлеровцам у нас в Советском Союзе вроде нечем было бы и поживиться, мол, мы сами живем беднее их. Вы так посчитали потому, что в некоторых деревенских домах у венгров видели пианино, библиотеку и даже венские стулья. Но фашистов наша страна привлекает другим. Их интересуют наши природные богатства. Все вы учились в школе и изучали минералогическую карту Советского Союза, она ведь вся — с запада на восток и с севера на юг — покрыта квадратиками и кружочками, которые обозначают месторождения угля, нефти, железа, золота и даже алмазов. А сколько у нас лесов? Да еще каких! На карте обозначены лишь разведанные полезные ископаемые, а сколько их еще неразведанных, особенно в Сибири. Вот это-то наше богатство и манит врагов. У них свое-то все уже давно повычерпано. А что касается пианино, венских стульев и приемников, то отстоим независимость страны, и все это появится у нас не только в городах, но и в деревнях».