Александр Поляков - Сад памяти (Очерки)

Всегда ли мы задумываемся, на что обрекаем наших детей, когда ведем их, нарядных и послушных, в музыкальную школу? Фантазии наши нежны: мы в уютном кресле слушаем, как дочка в бантах играет что-то очень классическое. И бант трепещет на родной макушке…

А если трепещет сердце? Если как в стихах: «Раскат импровизаций нес ночь, пламя, гром пожарных бочек, бульвар под ливнем, стук колес, жизнь улиц, участь одиночек…»? В искусство уже не играют. Им живут, поступаясь житейским. И теперь волнуется мать, представляя, как в полумраке осеннего холодного храма, в одиночестве часами работает дочь: орган домой не принесешь…

Она готовится к Международному конкурсу имени Баха в Лейпциге.

Многочисленные почетные грамоты, аплодисменты, заметки в местных газетах, цветы… Но что такое счастье? Быть может, короткий дар улыбки взамен на дар творца, художника?

— Пик счастья, когда играю. Счастлива, что мне есть у кого учиться. Многое беру у замечательной нашей органистки Этери Мгалоблишвили, заслуженной артистки Грузинской ССР, профессора Тбилисской консерватории. Со мной мои товарищи — пицундинские органисты Гарри Коняев, Наталья Седун.

Как и в детстве, Людмила любит приходить к морю. «Волны считать и камни…» Ее окружают певучие ритмы природы. И вдруг с тревогой она оглянется на храм, словно услышит таинственный звук самой маленькой, самой высокой трубы. Звук, предназначенный только ей…

Не все же разглагольствовать о том, каким должен быть человек, пора и стать им.

Настроение у Некрасова менялось на глазах. В лес вошел он бодрым, парадно выбритым («не простой же лес — тургеневский!»), с готовностью радоваться каждой малости: «Ишь, пичуга… Косули были, у самочки след лодочкой… Кабаны отдыхали… Смотри-ка, солома теплая еще…» Но с каждым шагом лесник все более мрачнел. Остановился, сердито пробив предвесенний наст длинными ногами, выдохнул:

— Вон они, лежат…

Поверженные дубы лежали на снегу тесно, мертво, страшно. Их черные, тронутые тленом стволы покрывали склоны оврага, берег речки Варнавички — сотни стволов, а может, тысячи. Черный цвет, белый цвет — похоже на траур.

Пришло на память из «Бежина луга»: «Варнавицы — нечистое место».

До Спасского-Лутовинова отсюда рукой подать…

Знаменитому музею-усадьбе писателя недавно, как сообщалось в прессе, придан статус Государственного мемориального и природного музея-заповедника. В радиусе пяти километров от усадьбы — строжайшая охранная зона, десяти километров — зона регулирования застройки, а в радиусе до пятнадцати километров — район охраняемых природных ландшафтов.

Дубы спилили в урочище Галахово-2, менее чем в пяти километрах от родового тургеневского гнезда…

Пьем по очереди студеную воду из колодца Бирюка, чтобы жар унять — от ходьбы, от тревоги. Рядом — Кобылий Верх, овраг по-местному. «У Кобыльего Верху дерево рубят», — прислушивался в рассказе Бирюк. А в двух шагах — и избушка тургеневского лесника стояла. Вот ведь места какие…

Интересное дело: Иван Сергеевич Тургенев словно бы с него, Некрасова, своего Бирюка писал. «Редко мне случалось видеть такого молодца. Он был высокого роста, плечист и сложен на славу. Из-под мокрой рубашки выпукло выставлялись его могучие мышцы». Наш лесник, и все тут. И нравом схожи. Только Бирюк чернобород был; у Александра Борисовича волосы рыжие, глаза голубые, как вечерние дали негустых мценских лесов, и жена от него не с уездным мещанином сбежала — просто села в рейсовый автобус и отбыла поближе к добрым людям, которые денно и нощно не воюют с Мценским лесхозом и лесничеством за сохранность спасско-лутовиновского леса, наживая врагов и репутацию тяжелого человека.

— Я здесь недавно. Дубы валили до меня. Не знаю зачем, но до меня, — краснеет директор лесхоза Николай Васильевич Астафьев.

На помощь зовет инженера охраны и защиты леса Николая Ивановича Волокитина, ветерана, с 1952 года работает. Тот поясняет:

— Действовали по плану лесоустройства. Понимаете, у дерева есть возрастной потолок… Оно может начать гнить, это вредно для леса…

— Но ведь сплошная вырубка! Заповедник же. И потом — срубить-то срубили, но не вывезли. Гниют деревья.

— Это раньше было, до постановления. А вывезти — все руки не доходят. Вывезем непременно.

До постановления… Как говорится, у нас дела неважные, но лучше быть не может. Однако процитируем решение исполкома Орловского облсовета № 611 двадцатилетней давности (22 сентября 1966 года): «В целях сохранения ценнейшего историко-мемориального памятника-усадьбы И. С. Тургенева… установить вокруг государственного заповедника Спасское-Лутовиново охранную зону радиусом 10 километров».

Значит, все уже было. И заповедник был, и охранная зона. Да что там — в 1921 году еще объявили усадьбу заповедником. Недавнее постановление Совмина РСФСР дало лишь самостоятельность музею (до сей поры считался он филиалом орловского музея писателя), придало ему новый, более весомый статус, расширило охранные границы, и не только в Орловской области, но и в Тульской — Бежин Луг, к примеру, или село Тургенево, деревня Колотовка.

И снова побеспокоим память: «Особенность их (заповедников. — А. П. ) режима состоит в запрещении промышленной заготовки древесины, разрешении проведения заготовки лишь путем производства санитарных рубок, ухода за лесом, если они не противоречат природоохранительным целям этих лесных массивов», — сказано в книге «Правовая охрана природы».

Поваленные дубы не санитарная вырубка. В результате обезлесивания ослаб грунт, обмелела и после вовсе исчезла речка Варнавичка — лишь по весне талые воды пронесутся по ее узкому руслу, и снова сушь; пруд у усадьбы превратился в огромную лужу стоячей воды — ушли в глубину ключи, но об этом отдельно.

Зачем же понадобилось вырубать под корень столетние дубы в лесу, что помнят охотничью поступь Ивана Сергеевича, где заливалась лаем его верная Дианка и ворчал на барина рассудительный Афанасий Алифанов, он же — Ермолай, в «Записках»? Леса тут и без того не густые. В рассказе «Хорь и Калиныч» Тургенев писал: «Кроме немногих ракит… да двух-трех тощих берез, деревца на версту кругом не увидишь… В Орловской губернии последние леса… исчезнут лет через пять…» Что, очень хотелось угодить невеселому пророчеству классика? Нет, просто коровники хотели построить, сараи, дачи. Древесина подходящая.

Я выхожу из здания лесхоза. Меня приветливо провожают до крыльца.

Довольно пока. Перейдем с теневой стороны на солнечную аллею старинного парка, вдохнем чистого воздуха, благоговейно осмотримся. «Как вольно дышит грудь, как бодро движутся члены, как крепнет весь человек…»