Иржи Швейда - Авария

Посвящается Дите

Камил Цоуфал медленно открыл дверцу ярко-желтого аварийного газика и, поколебавшись, с отвращением ступил в жидкую грязь, которой был покрыт западный участок.

Сегодняшний солнечный день, один из двадцати восьми в году, когда, по сведениям какого-то зловредного статистика, в Мостецком краю светит солнце, уничтожил последние остатки грязного мартовского снега и был готов перескочить последнюю предвесеннюю неделю, спорадическими зелеными ростками возвещая о лете, столь долгожданном для Камила. С утра была прекрасная погода, и город, вопреки обыкновению, не был окутан туманом, аварийные факелы химического завода пылали «спокойным пламенем», совещание у главного механика прошло довольно мирно (без восклицаний) — словом, все свидетельствовало о том, что состояние невзыскательного довольства, в котором он пребывал, достигнет наивысшей точки где-то после трех часов пополудни, как вдруг задребезжал телефон и возмущенный диспетчер непоправимо испортил Камилу предвкушение трех спокойных часов, посвящаемых переводам английских и немецких проспектов. Авария насоса на ветке бензопровода. На западном участке. На размытой, вечно заболоченной западной стороне. Прикоснувшись к холодной жиже, Камил стиснул зубы и, с трудом выдирая ноги из жирной рыжей слякоти, побрел к перемазанным в грязи слесарям, в растерянности толпившимся вокруг глубокой ямы с изуродованным насосом.

— Что, ребята, не слушается? — уже издали начал он бодрым тоном, заимствованным у целой плеяды руководящих работников химического завода, за долгие годы перебывавших в гостях у отца, технического директора Яна Цоуфала, не очень уверенно приблизился к старому производственнику Хлоубе и по-приятельски похлопал его по плечу.

— Ну, Старик, что это здесь за экскурсия? В резервуарах запасов едва хватит на полсмены, а вы играете в догонячки. За такое могут и взгреть как следует.

Хлоуба укоризненно взглянул на него и громко шмыгнул носом.

— Тут уже ничего не починишь, — кивнул он в сторону ямы. — В этом году копаем здесь третий раз. Все изъедено как решето, и трубы тонкие как бумага. Я говорил тогда, надо ветку отключить, пустить «водичку» через распределительные насосы, а ветку заменить. Только всю, целиком, иначе через месяц опять начнем снова-здорово.

— Ты шутишь, Старик. — Камил театрально развел руками. — И без того квартал пинает нас в задницу, а ты замышляешь целый переворот… До конца сегодняшней смены тут должна журчать «водичка». Чинить, и баста.

Отойдя в сторонку, Хлоуба погрузил огромную ручищу в карман ватника и вытащил сложенный вчетверо клетчатый носовой платок. Одним движением развернул платок и шумно высморкался.

— Ясно, начальник, — кивнул он. — Ты, значит, уже доложил диспетчеру, что, дескать, сегодня будет порядочек. Так ведь? — спросил он, едва сдерживая гнев.

— А что делать? — отрезал Камил с раздражением. — Расписаться в том, что у нас здесь авария? Покорно благодарю! Составлять протоколы, давать объяснения, когда можно обойтись текущим ремонтом.

— Но это авария, — с ударением произнес Хлоуба. — А ты хочешь заплатки ставить. Как бы все клином не вышло, черт побери.

Камил перевел дух. Нужно Хлоубу припугнуть. Никакой аварии нет. Отвратительная перспектива провести солнечный день в вонючей грязи западного участка отступила. Довольно и этой прогулки, нарушившей его планы.

— Пусть ребята поднимут насос наверх. На заводе получишь новый, бензопровод засыплем, и через час-другой можно подключаться к резервуарам.

Он не стал ждать, что ответит Хлоуба, констатировать — это все равно, что приказывать, даже в тех случаях, когда выполнить невозможно, резко повернулся, так что захлюпала грязь под резиновыми сапогами, и пошел назад к машине.

Возле газика его настигло чавканье грязи под сапогами Хлоубы.

— Эй, инженер, пораскинь мозгами хорошенько. Если здесь прорвет, все ведь потечет в землю. Подумать страшно…

— Садись, — прервал Камил, подтолкнул Хлоубу к машине, сам сел около водителя. — Давай не будем разводить дискуссию. Сейчас мы только починим, а весной сделаем отводку. Факт…

Газик зарычал, будто со злобой вырываясь из трясины, и медленно пополз к шоссе.

Камил озабоченно оглядел западный участок. Под грязью, покрывавшей поверхность холма, были скрыты десятки распределителей и насосов, многие километры труб. Артерии химического завода. Что, если труба лопнет в другом месте? И вдруг это случится в субботу? Сколько тонн бензина уйдет в землю, прежде чем оператор зарегистрирует утечку в производственных коммуникациях?

Метрах в ста ниже по склону протянулся маслопровод. Медные провода блестели на солнце, как золотые удилища. Примерно каждые четверть часа здесь проходили длинные составы с цистернами. То и дело токосниматель локомотива высекал на проводах сине-лиловую искру…

Но вот колеса зацепились за рассыпанный щебень, газик рванул вперед и свернул на шоссе. Западный склон исчез за окном, и в ветровое стекло ударило солнце. Оно приятно грело, напоминая о приближающейся весне.

Камил прикрыл глаза ладонью. На горизонте сверкали снегом вершины Крушных гор. Его было меньше, чем в прежние годы. Намного меньше.

— Все это не надолго, скоро весна… Сам знаешь, как тяжело сейчас копать. Но с месяц он продержится. Должен продержаться!

— Если усердно будешь молиться! Поверь, не по душе мне это дело…

— Кому охота сегодня что-нибудь делать, — попробовал пошутить Камил, рассмеялся как можно искреннее, растянув рот до ушей, ибо так приятно относиться к своим подчиненным сердечно, весело, душевно, особенно когда мы чего-нибудь от них хотим, и, успокоившись, потянулся на сиденье. Если бы все было так серьезно, Старик не позволил бы засыпать бензопровод. Месяц обеспечен. А месяц — пропасть времени.

Камил снова засмотрелся на горы. Они казались неправдоподобно близко. Их острые вершины врезались в синий небосвод. Именно это и приближало их. И прозрачный воздух. Давно не было такой красоты. Вот-вот разразится эта окаянная весна!

Перед большими железными воротами газик остановился.

— Ну, я на тебя надеюсь. — Камил еще раз повернулся к Хлоубе, всем своим видом давая понять, что никаких возражений он не допустит, благосклонно выслушал его отрывистое и сердитое «само собой» и вышел из машины. Задумчиво смотрел вслед удаляющейся машине, подавляя в зародыше растущее чувство вины, и, недовольный собой, вошел в здание. Граждане стали слишком много дискутировать. Уже и Хлоуба возражать стал. Это нужно решительно пресечь.