Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

— А куда вот Одигитрию поставить? — спрашивала Валя озабоченно. — Нет, Фасечка, одну небольшую церковку надо оставить. Поставить.

Вася махнул рукой.

— Темная ты, Вальчонок! Для церковки твоей нужен поп. А в каждом попе сидит инквизитор. Какая же это анархия будет? Свобода?

— Ну во-о-т! — разочарованно ответила Валя, отворачиваясь и устремляя взгляд вдаль.

Вася взял у нее пустой стакан и налил наконец и себе чая, прихлебнул.

— Ребята, — проговорил аэромонах, — вы это все здесь… серьезно или меня разыгрываете?

Вася и Валя посмотрели на него удивленно.

— Хых!.. Ну да, отмахали столько верст… вон руки стер! — воскликнул Вася, протягивая руки. — Зубы обломал… — Он показал сломанный зуб. — Чтобы театр в эфире устроить. Хы-хы-хы… хыхы-хи-ха-хиии…

— Батюшка, мы не знали, что ты сюда прилетишь, вот те крест, — сказала Валя и перекрестилась. — Токо трахаться начали… Фася попросил. А то все я к нему липла. Он вчера мне девственную плевру эту… ну, целку порвал. И мы поженилися. И сегодня снова захотелося. Мне не очень, а Фасечке очень сильно. Я и легла.

— Блаженны нищие духом, — пробормотал аэромонах.

— Мы-то не знали, — продолжала Валя, — а Семьдесят Второй все знал. Вот что ты прилетишь. И нас обвенчаешь. Обвенчаешь, батюшка? В первый-то день первого года?

— Вас?

— Аха, нас с Фасечкой. Мы же тоже тебе посланы. Хто ж ба тебе спас?.. Ты ж ба потонул, как я. Я плавать совсем не способна. А ты?

— Плавать-то я умею, — ответил аэромонах. — Но под сим парусом и в одежде и вправду потонул бы.

— Ху-ууугу, отче! — воскликнула Валя и хлопнула в ладони.

— Но ведь тут, может, вы и были причиной сокрушения, — сказал аэромонах. — Кто знает? Как расценить? Ведь вроде бы простое дело, а? Кто чья причина? Велика же мудрость устройства всего мира, о чем еще Иову было сказано.

— А причина проста, — сказала Валя, — чтоб нам здеся обвенчаться.

— Дело-то это не скорое, ребята… — проговорил аэромонах расслабленно.

Он сел, прислонясь спиной к шершавой коре дуба.

— Да… дуб… — Он гладил ладонью кору, гядел вверх, позевывая. — А я сам чуть было… дуба не дал…

Вася смеялся. Валя тоже… Как вдруг они увидели, нет, спрева услышали — храп, мощный, забористый, словно гудение органа или какое пение хора. Глядь — а парашютист спит. Вася снова начал смеяться, но Валя прикрыла ему рот ладонью. Аэромонах спал, сотрясая храпом древо и воздух.

— Ладно, — сказал Вася, — пока он спит, я сплаваю вон к той рощице. А то все уже сучья сухие обломали, на чем будем обед варить?

— Я, Фасечка, с тобою.

— Да сиди здесь, думаешь легко тебя таскать?

— Так в лодке жа…

— А лодка что — на моторе? Я же раб… раб на галере!.. — воскликнул Вася и засмеялся. — И чего тебе? Тут же святой отец. Ты же хотела его в свою церковь. — Вася постучал себя по голове.

— Святые отцы, Фася, так просто не шатаются.

— Хых, да он же с неба упал!

— Фася, перестань… Ладно, останусь. Сны у него хорошие, чистыя.

— Вот-вот, постереги его сны. Потом мне расскажешь.

И Вася уплыл, вернулся через час с дровами.

Аэромонах все еще спал, разинув рот. Вася посмотрел на его зубастую пещеру в зарослях усов и каштановой ярой бороды.

— Ну что? Дрыхнет?

…Очнулся аэромонах уже под вечер.

— Ха! — всхрапнул уже с открытыми глазами, встряхнул гривой, озираясь.

Глаза его после сна были особенно яркими, ясными, резко очерченными.

Он перекрестился.

У догорающего костра стояла кастрюля с преющей пшенной кашей, поджаренный хлеб лежал на сучьях.

— Спал?! — воскликнул аэромонах. — И все проспал!.. Ах ты, Господи. Обо мне же там у нас уже тревога. Где моя куртка?

— Вот, — сказала Валя, подавая куртку. — Почти высохла.

Аэромонах схватил куртку и полез в боковой карман, вынул мобильный телефон. Но тот не работал.

— Надо идти, — сказал он.

— Хых, по водам? — спросил Вася.

Аэромонах взглянул ясно на него.

— Ты же меня перевезешь? Водогребщик?.. Есть один добрый такой стих у Твардовского: мол, перевозчик-водогребщик, отвези меня домой…

— Но ты, отче, покушай сперва, — сказала Валя, протягивая ему ложку.

— Да, спасибо, там Гоги — алтарник и наш механик, а к тому же и повар, уже наготовил.

— В монастыре?

— Нет, здесь церковь, приход, я там служу. Гоги так, прибился к приходу, в работниках. Наверное, с ног сбился… Но трапезу с вами я разделю.

Он встал, прошел к реке и умылся, шею протер, расчесал бороду пятерней, волосы закинул назад. Вернувшись, он встал против тлеющего костра и начал читать молитву:

— Г о споди Иис у се Христ е , Б о же н а ш, благослов и н а м п и щу и пити е мол и твами Преч и стыя Твое я М а тере и вс е х свят ы х Тво и х, я ко благослов е н во в е ки век о в. Ам и нь, — и с этими словами он перекрестил обгорелую кастрюлю, хлеб.

Втроем они сели вокруг кастрюли. Ложку Вася себе вырезал из полена, у остальных были алюминиевые, взятые у Птицелова.

— Да! — спохватился аэромонах. — А где же ваш третий?..

— Бернард? — спросила Валя. — Так во-о-н гуляет.

Все посмотрели на дальний край острова.

— Не вижу… То есть… там что-то такое… Зверушка?

— Новозеландец, — сказала Валя с гордостью и позвала: — Бернардик, Бернардик!

И кролик услышал ее, встал на задние лапы, навострил уши — и в одном сквозила дыра.

— Иди сюда, Бернардик! — крикнула Валя.

И кролик опустился на передние лапы, помешкал еще и вдруг запрыгал к ним. Валя счастливо рассмеялась, захлопала в ладоши. Аэромонах снова сильно подергал себя за ярую бороду.

— Кхм, чудны поистине дела Твои, Господи, — проговорил он. — Я тоже немного странствовал и кое-что видел. Но, оказывается, не все.

Валя подхватила кролика, стала его ласкать, щекотать за ушами, а потом протянула аэромонаху.

— Благослови, отче, Бернарда.

Вася с интересом взглянул на аэромонаха. И тот спокойно перекрестил кролика, поймал взгляд Васи и сказал:

— Ибо тварь Божия.

Валя дала кролику хлеба, каши.

— Помой руки, — потребовал Вася.

— Чиво? Фася? Он жа чистый.

— Бегает брюхом по земле.

— Он не брюхом, а лапками.

Они еще пререкались некоторое время, и наконец Валя уступила, сходила к реке. После этого все приступили к обеду или, скорее, уже к ужину. Но аэромонах много не ел, так, несколько ложек да кусок хлеба поджаристого. А Вася с Валей налегали на кашу и очистили всю кастрюлю.

— Иди помой, чай будем варить, — сказал Вася.

— Чиво это я? — возразила Валя.

— Я свое отработал, — напомнил Вася.

— Ты-ы? — спросила гнусаво Валя, накручивая темный локон на палец. — Как?

— Так. За дровами плавал. Дрова рубил. Костер разжигал. Это моя мужская работа. А твоя — кастрюли мыть.