Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

Быстро вечереет.

Но Вася уже снова спит.

Концерт под открытым небом. Праздник города, что ли. Тут и я захотел каким-то образом поучаствовать. Взял и взлетел. Это происходило прямо на улице, на проезжей части. На время концерта ее перегородили. Люди шокированы.

Опасаясь, как бы постовой не подбил меня снизу пулей, лечу прочь, сворачиваю и вижу церковь. За мной бегут. Как всегда. Всех это заводит.

Влетаю внутрь, чтобы скрыться. Но преследователи входят за мной. К ним навстречу идут священники. Качают головами. Нет, нет, они не могут выдать меня. Нет. Нет, тут надо разбираться. Успокойтесь. Мы все узнаем и вам сообщим. Мы не оставим этого так просто.

Хм, хм. Вот тебе и на, кто бы мог подумать, что меня сюда занесет. А главное, что попы будут защищать меня. Невероятно.

Меня отводят в боковую комнату.

Кого-то ждут.

И в комнату входит патриарх Кирилл. Но он еще не патриарх. Или уже не патриарх.

Ну и ну.

Он внимательно смотрит на меня. Спрашивает, сам ли я это делаю или кто-то или что-то мне помогает? Сам. И по своей воле? По своей. Он просит меня сделать это прямо сейчас. За ним толпятся священники.

Что ж.

Мелькает опасение, что все уже ушло и я ни черта не смогу… Медленно начинаю наклонять туловище, еще не отрывая стоп от пола. Все смотрят. Тишина. Наклоняюсь сильнее, сейчас или упаду, или… И мои ноги отрываются от пола. Так! Я зависаю над полом под углом. Слышны удивленные вздохи. И тогда я начинаю подниматься вверх. Просто вверх, и все. Кто знает, как это происходит? И вот уже они задирают свои бороды, глядят снизу, а я под люстрой и смотрю сверху.

Обогнув люстру, опускаюсь на пол перед Кириллом. Он оглаживает бороду и говорит, что я должен сослужить хорошую службу…

Но в это время в дверях шум. Что такое? Снова толпа. В комнату впускают Никкора. Это он. Нет сомнения. На боку фотографическая сумка, шапка-«жириновка». Но сумка его набита фотографиями и какими-то плакатами, брошюрами. Он выкладывает все на стол. Это какие-то мои изделия, художества. С Никкором у меня хорошие отношения. С чего это он вдруг вздумал?

Священники рассматривают эти «грамоты подметные». Им даже что-то нравится. Кто-то одобрительно кивает.

Все выходят для совещания в другое помещение.

Наконец является один священник и объявляет, что принято решение выдать меня.

Я даже не пытаюсь спорить. Ничего другого и не ожидал от них. Удивительно даже, что они сразу не сделали этого. И меня выводят к толпе. И в это время — раз! — меня как-то перехватывают. Кто это? Не знаю.

Мы в автомобиле. Мордовороты с короткими стрижками. Впереди рядом с водителем босс. И почему-то на меня не обращают внимания, как будто меня здесь и нет, хыхыы… А допрашивают какого-то парня. Он называет мой адрес. Да! Именно мой. Что такое? Зачем? Я с удивлением смотрю на окровавленного бедолагу. Он мне незнаком. Босс оборачивается и кивает. Несчастного начинают забивать. Автомобиль мчится по проспекту, сворачивает, проулки, перекресток, торговый центр, поликлиника, мой дом, подъезд. Все выходят. Кроме бедняги, он попросту мертв. Они уделали его. Но почему меня не узнали?

И внезапно вижу себя в этом авто: сижу, забинтованный с ног до головы, как мумия.

В этот миг один из стриженых выходит из подъезда и направляется к машине. Видимо, что-то забыл. Хлопает себя по карманам. Открывает дверцу — и кругло таращится на меня.

Что, что делать?

Что?

Что?..

Вася открывает глаза уже в сумерках. Рядом никого. Пахнет хвоей. Холодно. Он ежится. И тут же слышит — как будто бархатный шмель летит по реке. «Бржжжж! Бржжжж!» Шмель приближается. Как будто зависает — и летит дальше. Вася соображает, что это моторная лодка. С усилием он встает и вытягивает шею, стараясь разглядеть среди стволов и веток реку и моторку. Воду он видит. А больше ничего. Надо выйти из леса. Но вместо этого он опускается и снова сидит. Нет, холодно! Вася встает, встряхивается. Надо сбросить это оцепенение.

А где же… Вальчонок?

В лесу тихо. Только где-то в стороне, в полях, как будто лает собака. Вася сразу думает про Обло-Лаяй, потом про Джерри.

— Вальчонок! — зовет он сипло, прокашливается и снова зовет, срываясь на фальцет: — Ва-а-льчонок!

Никто не отвечает. Вася топчется, наконец принимается за устройство лагеря. Стелет на землю бумагу, ломает деревца и сооружает каркас шалаша. Сверху накидывает целлофан. На бумагу бросает одеяла, запихивает внутрь рюкзак. И чувствует, что сам взвоет сейчас от голода. Он лезет в рюкзак, но тут же думает про Валю и, чертыхаясь, выбирается наружу и снова зовет. В лесу тихо. Некоторое время Вася пребывает в ступоре. Снова встряхивается.

— Разведу костер, — бормочет он, принимаясь ломать веточки с елки, но тут же останавливается. — Нет… Проклятье.

Огонь-то может и увидит Валя, но его же увидят и другие? Тот, кто плыл на моторке? А если не огонь, так дым почует. Это же просто везение, что Вася заснул, а Валя ушла, и они не успели развести костер. Это какая-то выдумка тридцать второго воображения. А может, и самого первого. Ведь все элементарно. Хых…

Но где Валя с ее семьдесят вторым ? Как ее найти? Может, это тоже воображение? Более сложное, чем у Васи? Ну Бернард, эти песни-рулады про калик перехожих… Он опять подает голос. Звучит он достаточно жалко.

Вася думает, думает, пытается включить и тридцать второе воображение. И наконец вынимает из шалаша лампу, зажигает ее, озирается.

— Да, — бормочет. — Это лучше, чем костер. Чуть что, можно быстро задуть. И не пахнет.

Хотя на самом деле сильно воняет от лампы керосином. Васе этот запах нравится после того керосинового сна. С лампой он ходит вокруг лагеря, круг света выхватывает еловые лапы, стволы берез, лесные завалы, ямины. Но, пожалуй, лучше лампу-то оставить маяком в лагере. И Вася возвращается, вешает горящую лампу на сучок от обломанной высоко над головой ветки. Отходит, смотрит. Хорошо видно. Идет дальше. Оборачивается. Огонек мелькает среди лап, стволов. Он снова зовет Валю. Никто не отвечает. Вася идет дальше, спотыкаясь на кочках. Вдруг вспоминает, что Валя так и не надела сырые штаны свои. С голыми ногами и ушла.

— Вот дерьмо-то…

На кой черт ей этот кролик. Вася уходит по лесу, озирается. Ни Вали, ни кролика, разумеется, и ни огонька лампы. Он идет обратно. Долго идет, а огонька так и не видит. Кажется, и он заблудился. Ну, ну, что делать? Тридцать второе воображение, помоги! Хых… Но ничего не идет в голову.

И тут словно бы подключается ко всему происходящему чье-то другое воображение. И вот что оно выдает:

Шмель возвращается. Снова бархатное вкрадчивое неясное гудение. Приближается. Вася в отчаянье глядит в ту сторону, откуда оно раздается. Видна с реки лампа? Видна?