Виктор Харченко - На реке черемуховых облаков

— Ты куда? Постой! Я не успеваю! — застонал старичок, силясь догнать Букина. — Я хочу, чтобы ты стал настоящим футболистом…

— Да отстаньте вы все от меня! — ответил Букин и так трахнул консервную банку, попавшую под ногу, что жестянка со свистом перелетела стадионовский забор. Это был коронный букинский удар.

Вагончики стояли на тоненьких рельсах и казались игрушечными. И мотовоз, подцепивший вагончики, чтобы везти их в глубину тесовских болот, был совсем маленьким, детским. Будто в страну детства направлялся состав…

В накуренных вагончиках сидели мужики в бушлатах и телогрейках — вахта. Василий Петрович Терентьев, мой напарник по охоте, так хорошо рассчитал, что пришли мы к самому отходу вахты. Увидев нас с ружьями, мужики заулыбались, стали подходить здороваться с Василием Петровичем за руку. Его здесь знали и уважали. Еще бы, председатель поселкового охотколлектива. А на Тесово половина мужиков — охотники. Так что подходили с шутками, с подначками, как к своему.

— Петрович, никак собрался пустить пуха нашим глухарям?

— Постреляет дядя Вася из своей дудорги! Канонада как на войне будет…

— Привет защитникам природы! Эх, тяжело будет нынче черным петухам!

— Где уж нам! — отвечал Василий Петрович. — Небось и глухарей не осталось. Болота раскурочили. Спасу от вас нету…

— Мы от болота кормимся! — отвечали ребята. — Хочешь не хочешь, курочим. А глухарей мы твоих не трогаем — у нас целый птичник на двадцать девятом…

— Бережем для тебя!

— Знаю, как бережете! — отвечал Василий Петрович. — Просто вы глухарей за дичь не считаете. Вам бы медведя или лося завалить! Так, Гурков?

Гурков — молодой розовощекий парень с бедовым прищуром синих глаз, отвечал важно:

— Об этом знает только темная ночь!

— Ага, сам же и признался! — сказал Василий Петрович. — Доберусь я до тебя, Гурков! И ружье у тебя не зарегистрировано!

— Это какое? — спросил пытливо Гурков, не переставая улыбаться.

— А то, что ты у Скалоновой вдовы купил осенью, двадцать восьмого калибра…

— Эка, — сказал Гурков. — Зарегистрировал я ту фузею… Ребята подтвердят. Сначала не хотел, признаюсь… А потом, думаю, Василий Петрович все равно прознает и спросит. Так что я готовился ответить на этот вопрос…

— Ну, а по ночам все-таки что делаешь? — спросил Василий Петрович.

— Сплю, дядя Вася, сплю! — невинно отвечал Гурков под смех товарищей. — Без задних ног. Работа у нас больно тяжелая — торф добываем. Да и кто по ночам браконьерничает, подумай сам?

— А чего говорил тогда? — спросил Василий Петрович.

— А чтобы поддразнить тебя маленько, — отвечал Гурков.

— Маленько можно, — миролюбиво согласился Василий Петрович. — А ежели не маленько, то лучше не надо…

Состав тронулся, задрожал на стыках. Вагончики зашатало, но они валко топали по рельсам, вызванивая и постукивая. К окнам вплотную подходили деревья. По стеклам барабанили распустившиеся ивовые почки, похожие на заячьи лапки. Пласты снега белели в глубине потеплевшего болотистого леса.

Василий Петрович, подзарядившись пилюлей — у него побаливало сердце, — уже рассказывал ребятам о войне. Стоило ему где-нибудь присесть и найти слушателей, он рассказывал фронтовые эпизоды. Василий Петрович прошел всю войну кадровым офицером. Ему есть что вспомнить.

— Почему мы не ждали войну? Говорили, что Гитлер застал нас врасплох… У нас полковник выступал в училище. И говорил, мол, ваше поколение будет героями. Подходит великая жатва. Намеками говорил. Но мы-то поняли. А потом ускоренный выпуск — сокращенная программа была. И уже в мае отправили в полки. Так что готовились… И попал я сразу под Мелихово. Бои там суровые были. Немцы мелиховскую гору нашпиговали дзотами, пулеметными гнездами. И молотят оттуда. А мы наступали с низины. В день по нескольку атак было. Народу положено тьма… А приказ есть приказ — взять Мелихово. Вот мы всю зиму и брали, грудью ложились… Там меня и ранило. Помню, везли меня в повозке, а навстречу свежее пополнение. Молодые ребята. Кровь с молоком… У меня эти лица до сих пор в глазах стоят. Потом я узнал, что под Мелиховом отвлекающая операция была, чтобы оттянуть немецкую дивизию…

Ребята слушали Василия Петровича серьезно и строго. Среди них были и совсем юные. Для них рассказ о войне был подлиннее, чем в кино и книгах. Это был рассказ дяди Васи, которого здесь хорошо знали и любили.

Я слушал Василия Петровича и думал о том, как он организовывал охотничий заказник. До инфарктов доходило… А началось все с того, что Василий Петрович решил вместе с депутатами создать экологическую комиссию при поссовете. Начальство было категорически против. Областной зампред приезжал по этому поводу. Показывал списки возможных комиссий. Вот — по охране порядка. Вот — бытовая, вот — административная. Вот — коммунально-озеленительная. Хотите?

— Такие комиссии у нас в поселке есть, — отвечал Василий Петрович. — Но мы, депутаты, хотим понять, почему у нас клюква пропала. После войны по 500 тонн заготавливали на тесовских и лощицких мхах. Я сам тогда в райпо работал, знаю… Орехи из лещины мешками таскали — а счас? Где раки, рыба? Реки обмелели из-за мелиорации ненужной… Вот нам и требуется экологическая комиссия, чтобы охранять то, что еще осталось.

— Ну, что же с вами делать? Защищайте и охраняйте свои речки и болота! — согласился зампред, не ожидавший встретить в районном поселке такого могучего фанатика природы.

— За разрешение спасибо! — ответил Василий Петрович. — Только у нас в округе нет болот…

— А что же? — удивился зампред. — Я в машине ехал — вокруг болота…

— То, что вы болотами называете, — это мох. Исконно русское название. Даже в летописях старинных этим словом пользовались. Почитайте. Ипатьевские летописи…

— Спасибо, почитаю, — сказал зампред несколько обескураженно.

— А вообще-то мох — это зона биологической активности природы, — продолжал наставлять Василий Петрович. — А почему так? Потому что здесь влага, тепло, особый микроклимат. Где мох — там и грибы и ягоды, охота всякая… Вы приезжайте к нам осенью на охоту, я вас провожу по мхам…

— Спасибо! — сказал зампред. — Обязательно приеду…

И приезжал. И Василий Петрович водил его на лощицкий мох. Вместе с зампредом добивался, чтобы там заказник организовали… И зампред этот за сердце хватался не один раз. В Москве в каком-то кабинете уже решили этот мох на торф перевести, в плане уже стояли торфоразработки… Против плана даже зампреду и ученым людям, депутатам и общественности, что объединились в экологическую комиссию, не просто было выстоять.

Переночевали мы на торфоучастке, где работала смена. Там был небольшой вагончик, снятый с рельсов. В вагончике — теплая печка, лежанки, сколоченные из сосновых досок.