Виктор Харченко - На реке черемуховых облаков

— Сэйгэн! — закричал Уйбача радостно.

— Росомаха! — объяснил Завьялов Вене.

Услышав приближающийся вертолет, черный сторож, помесь хорька и медведя, отбежал, косолапо ковыляя, и закопался. Последний раз мелькнул черный хвост. И тут же ледяная поземка сровняла снежную дыру. Разве что пласт снега, что топорщился недалеко от оленя, указывал место, куда нырнул зверь…

И тут Уйбача по-мальчишески заверещал. И Завьялов сразу понял, что не росомаха тому виной. А в салоне — непорядок…

Командир глянул в салон и обомлел. Он увидел ожившего волка. Тот самый полярный волчище, которого затащили на борт первым, поднялся и оскалил окровавленные зубы-тесаки, готовясь к прыжку…

— Вот зараза! — ругнулся Веня и вскинул карабин. Молодой бортмеханик не ожидал от зверюги, которого он уже один раз убил, такой прыти…

— Р-ра-ра-ир-ра! — издал волк. Веня дернул затвором и загнал патрон…

— Не стреляй! — рявкнул Завьялов из кабины. Он ни на секунду не потерял самообладания и стал выбирать площадку, куда можно аварийно опустить машину. — Постарайся не стрелять… Кругом — проводка…

И вправду, пуля вполне могла повредить проводку, а отрекошетив, натворить и больших бед.

— Ир-ра-р-р! — грозно рыкнул волк, готовый к прыжку. Ближе всего к нему сидел на корточках верещащий Уйбача.

Казалось, еще чуть-чуть — и волк полоснет его зубами. Но тут Уйбача разгогнулся и метнул что-то блестящее. Это был охотничий нож. Прямо в горло волчиное воткнулся, перевернувшись всего один раз! Вот так Уйбача!

Веня, не растерявшись, прижал волка прикладом, чтобы придушить — но хищник уже испустил дух…

— Слушай, где ты так научился нож метать? — спросил Веня, убедившись, что волк уже не поднимется.

— В-в с-стаде п-поработаешь, н-научишься, — ответил Уйбача, слегка лязгнув зубами.

— Ну, ты даешь! — сказал Веня и вынул нож из волчиного горла, вытер лезвие о шкуру и уважительно протянул мальчику.

— Слушай, а что ты будешь делать, когда прилетим? В интернате же нельзя ножи держать…

— Закуркую, парень! — ответил Уйбача, успокаиваясь и настраиваясь на привычную тему. — У меня есть место — никто не найдет. А домой полечу, откопаю. В тундре без ножа нельзя…

— Согласен, — сказал Веня и спросил: — А учишься как? Ничего?

— Ничего, — протянул мальчик хрипловато. — Я ведь, парень, хочу в техникум… Бате помощник нужен. Ему без зоотехника худо. Вот я и учусь — моя батя еще бы сотню оленей взял в стадо, а зоотехника нет…

— Хорошие у тебя планы, — одобрил Веня и, взяв планшетку, стал заполнять маршрут на летной карте.

— Нормальные! — согласился Уйбача, посмотрев в иллюминатор.

От края и до края, насколько было видно в иллюминаторе, бежали дикие оленьи стада, поднимая на своих рогах весеннее полярное солнце.

Ветер гудел в штангах ворот, растягивал и надувал, как парус, сетку и нес со стороны трибун рокот болельщиков. В этом южном городе любили футбол. Играли давние и непримиримые соперники. Две лучшие команды города — обувной фабрики «Маяк» и автотранспортной конторы. Хотя счет равный, не исключено, что победят транспортники. Они активнее в нападении. В их команде радует игра молодого футболиста Букина. Еще в первом тайме он забил два гола в ворота обувщиков. Потом игра сравнялась. А теперь приняла новый накал.

— Не водись! Больше с коллективом играй! — поучает капитан Гриша молодого футболиста.

— Хорошо, я тебе пасну! — отвечает Букин. Сева уважает Гришу. Это он принял Букина во взрослую команду, опекает его. Да и сам умеет играть, дать хороший пас, чтобы Букин пробил по воротам.

Обыграв приземистого обувщика, Букин вел мяч. Как огромный яркий фейерверк, клубилась, шумела праздничная толпа болельщиков. Казалось, что это праздник в честь его, Букина, еще недавно известного только среди школяров и пэтэушников, а ныне взрослого игрока… И Букину было легко, словно исполнилась мечта его жизни. Букин резко перевел мяч к центру на Гришу. Капитан ловко срезал щечкой, подал, как на тарелочке, левому крайнему.

— Дави сапожников!

— Ва-а! А-а-авай!

— Врежь им, водила! — пробился истошный голос старика таксиста, ревностного болельщика. — Пусть знают наших!

Левый крайний, рыхлый сорокалетний дядечка, неловко проволочил мяч по траве. Широко взмахнул ногой. Но по мячу промазал.

— А-а-а! — негодовал стадион.

— Застрелиться и не встать! — возмущался таксист. — Это же верняк был…

Букин огорченно махнул рукой. Если бы ему так перевели мяч, игру бы начали сейчас с центра. Букин не понимал, почему этот пожилой дядечка надевал спортивную форму и бегал по полю с таким ожесточенным видом, будто пытался исправить какие-то тягостные неудачи своей жизни. Ну, перебирал бы моторы, учил бы ремонтному делу молодежь, пэтэушников, которых присылали ему на практику. Так нет — ему нужно футбольное поле.

Букин бывал в цехе, где работал этот дядечка. Там его уважали. Но на поле смеялись даже свои…

Мяч пошел в сторону команды транспортников. И Букину пришлось оттянуться. Он пробежал немного по травке, чувствуя, что весь стадион смотрит на него, любуется его движениями. И Букин побежал еще пружинистее и красивее. Мимо промчался капитан Гриша, сверкнув злой улыбкой.

— Бука! В пас играй! Гол нужно забить! — крикнул он. И Букину передали мяч.

— Бу-ка! Да-вай! — заходился стадион.

— Покажи им, пэтэушник! — кричал таксист.

И тогда защитник, приземистый крепыш, набежал спереди и упал, не рассчитав движений и обманувшись неожиданным финтом. И Букин пронес мяч между чужих футболистов… Вратарь неуверенно метнулся вслед мячу. Было видно, что вратарь и сам понимает, что такие мячи не берутся. Прыгнул для очистки совести. Мяч зашуршал по сетке и медленно спустился вдоль штанги.

Обувщики насели, пытаясь отквитать гол. Однако каждая атака была все судорожнее и безуспешнее. И когда после передачи Букина Гриша забил еще гол, стало ясно, что кубок достанется команде шоферов.

Букин шел по центральной улице, белея шелковой рубашкой. Рубашка мягко стесняла тугие мускулы, напоминая о здоровье и силе. Хотя было темно, его узнавали.

— Здравствуй, Бука! — кричали ему.

И Букину было приятно вплотную, как свою рубаху, ощущать внимание людей.

— Букин… тот самый! — шептались девчонки.

И ему хотелось кричать, и плакать, и раствориться в лицах горожан, а еще лучше забить гол под верхнюю штангу! Чтобы трибуны взвыли в дружном вопле! И аплодисменты поднялись бы над городом стаей и закружились бы над ним.

— Ага, уже зазнаваться стал! — Букин очутился в чьих-то объятиях, крутнул головой. И когда ему удалось хлебнуть воздуху, он узнал таксиста.

— Ага, уже друзей не узнаешь!