Андрей Бинев - Тихий солдат

– Слышь, старшой! – заговорщицки зашипел Анисимов, – Имей в виду, не наш это человек…Лавреневский… Из офицерских он…, батя у него, вот те крест, у Колчака служил! А сынок с жиганами связался…, контрреволюция!

– Да что ты такое несешь, Анисимов!

– Век воли не видать! Тьфу! Сам заговоришь, как они! Из офицерской семьи он, из белых! Я слыхал, что у адмирала Колчака в штабе какой-то полковник Лавреневский служил. Каратель…

Павел пришпорил коня и догнал Лавреневского, гордо гарцевавшего впереди. Тот даже не оглянулся, будто знал, о чем шепчутся Анисимов с Тарасовым. Ехали молча дальше, Анисимов сам на этот раз отстал, обиженно сопел себе под нос и нервно щупал рукой эфес шашки.

– Дядька мой у Колчака служил…, – сказал вдруг негромко Лавреневский, – полковник Василий Иванович Крайнов-Лавреневский. Ученый был, географ и картограф. Он у Колчака только карты рисовал. А отец мой, покойный, учителем математики был, в первой пермской гимназии. Он за своего брата, за дядьку моего, пять лет отсидел. Мы чистые… Я тоже… В двадцать девятом по малолетке за кражу получил три года колонии. А этот…, Анисимов…, он из воронежских… Может и казак, а может, из крестьян… Они тогда по всему Дону с огнем и мечом прошли. А теперь все вроде, как казаки!

– А где дядька? Живой?

– Не знаю. Бежал в Шанхай. А оттуда, думаю, еще куда-нибудь.… Мы о нем ничего больше не слышали, – он сказал это и замолчал, но шагов через десять вдруг продолжил мечтательно, с блуждающей, прозрачной улыбкой на худом лице, – Ему лет четырнадцать было, когда он с Пржевальским в Ургу, в экспедицию ездил…

– С кем?

– С Николаем Михайловичем, с генерал-майором Пржевальским, с географом…, о лошади Пржевальского слыхал?

Павел задумчиво кивнул, потом спросил несмело:

– А он что, белый генерал был?

– Кто?

– Ну…этот…Николай Михайлович …Пржевальский который.

– Почему белый? Просто генерал, тогда еще никаких белых и красных не было, …действительный член Русского географического общества. Экспедиции предпринимал…во славу России, между прочим. А дядьку взять в экспедицию…, кажется, в 83-м году…, в прошлом веке, разумеется…, Пржевальского попросил мой дед…

– А он кем был? Дед, то есть.

– Кем, кем! Всё вам знать нужно! Кем надо, тем и был… – Лавреневский сказал это угрюмо, пробурчав себе под нос, но потом поерзал в седле и закончил, неотрывно глядя перед собой, – в Генштабе он служил…, картографом был.

– Тоже генерал? – Павел хищно сощурился, испытывая какое-то мстительное чувство, почти удовольствие от того, что мучил этого явного чужака.

– Почему обязательно генерал? Подполковник Крайнов-Лавреневский. Он Николаю Михайловичу часть карт лично рисовал… Тибетское плоскогорье, например.

– Так ты тоже, выходит, Крайнов-Лавреневский?

– Выходит. Только у меня еще в 29-м…, когда я на краже попался,…в паспорте только одну фамилию написали. Лавреневский. Строчки не хватило.

– Дворяне, значит?

– Ученые. Пржевальский тоже дворянин, из этих краев, между прочим…, где мы тут с тобой сейчас гарцуем. Белорусская шляхта. Слыхал о таких?

Павел замолчал и покосился на Анисимова, который пытался прислушаться к разговору, но до него не долетали слова, и он очень нервничал.

Показался рынок, заполненный лишь на пятую часть. Придержали коней, даже привстали немного в стременах. Рынок тихо, напряженно гудел, хотя и был в дальних своих окраинах почти пуст. Тарасов выехал чуть вперед, не справившись с неожиданной, нервной горячностью коня. Вот тут он краем глаза и отметил для себя, с передавшимся от коня волнением, подозрительных типов в новых кепках и с холеными руками. Руки их почему-то сразу были видны, белые, быстрые.

– Точно…, нет у них никаких аусвайсов, – мрачно усмехнулся Лавреневский, догнав Павла, – Душой зрю…бандиты. Я их за версту чую, гадов… с лихой своей юности. Повеселился вдоволь… Давай, Тарасов, придавим их!

– Ну, давай! – Павел вспомнил ту свою драку с тремя жиганами, когда он один шел в Тамбов, еще совсем мальчишкой, и в нем вдруг вспыхнуло новое мстительное чувство, сразу заглушившее то, которое заставляло его только что трепать нервы Лавреневскому, – Вперед! Ату их!

Тарасов и Лавреневский пришпорили коней и тут же ввинтились в плотную толпу, жавшуюся к прилавкам. За ними с искаженным от испуга лицом еле поспевал Анисимов.

– Куда вы! Куда! – крикнул он, – Да чего вы бузите-то!

Павел правил коня прямо на двоих высоких парней в серой и черной кепках, в немецких форменных бриджах, в начищенных до блеска сапогах и в пиджаках наподобие френчей, темно-коричневом и синем. Парни кольнули стремительными взглядами Павла, потом один из них кивнул второму на Лавреневского и оба бросились в разные стороны, один к пустому южному выходу из рынка, а второй к западному, где еще толкались взволнованные продавцы и редкие, почти нищенского вида покупатели.

– Бери того, Лавреневский! – заорал в запальчивости Павел и тут же погнался за тем, кто бежал к западным воротам.

Люди в панике шарахнулись в сторону. Павел вдруг сообразил, что у него нет шашки, что ППШ за плечами, а в нагане осталось, оказывается, с той ночной атаки всего два патрона.

Но погоня уже завершилась, потому что горячий, буйный конь покойного рыжеусого кавалериста в несколько энергичных прыжков нагнал парня в синем френче и в черной кепке, куснул его желтыми зубами за плечо и тут же мощно ударил грудью. Парень опрокинулся на бок, покатился по брусчатке. Павел спрыгнул с седла и кинулся к нему. Неожиданно в руках у парня появился небольшой изящный пистолет, будто он вырос из широкого рукава френча.

«Вальтер-браунинг, – холодно отметилось в голове у Павла, и тут же куда-то в живот провалилась душа, – Сейчас шмальнет!»

Парень действительно нажал на курок, но пистолет не выстрелил. Парень мгновенно густо покраснел, и, крикнув высоким, тонким голосом «пшья крев», нервно передернул затвор. Павел успел царапнуть свою кобуру сзади на ремне, в ладонь к нему холодной, ладной тяжестью легла ребристая ручка нагана, и он выстрелил сразу два раза подряд, даже не успев прицелиться, с локтя.

Парня отбросило назад, далеко в сторону отлетел его изящный вороненый браунинг, звонко ударившись в каменный надолб у стены.

Тарасов осторожно, крадучись, приблизился к неподвижному телу и с опаской нагнулся над ним. Голубые глаза еще вполне осмысленно смотрели куда-то поверх головы Павла, будто увидели что-то очень интересное, неожиданное, но лицо быстро бледнело, полные губы сразу беспомощно раскрылись и с них на брусчатку потекла слюна.

Павел опасливо оглянулся. За спиной беспокойно топтался конь, ощеривая пасть и тряся головой. За его крупом быстро собирались люди, они о чем-то перешептывались, кивали на тело. Послышался тихий, испуганный мат.