Андрей Бинев - Тихий солдат

– Такую, понимаешь, знатную водочку гнали! Шишками пахла. Ее в Москву отправляли! Меня даже к высокой государственной награде хотели представить…к ордену…, но я того…отказался.

Шумному «Цыгану» как будто самой природой был противопоставлен Костя Павликов, тихий, неприметный паренёк. До войны он был школьником, жил только с матерью, так как отец умер, когда ему еще и трех лет не было. Рассказывал, что отец погиб на железнодорожном складе во время пожара – служил в специальной охранной части, попытался сбить пламя, но чем-то не тем, и вместо того, чтобы погасить пожар, наоборот, все взорвал. У них дома было два обыска, его даже на две недели забирали от матери в детский дом, а ее в это время держали в милиции. Тяжелое было время, безрадостное, несытое.

Дело в отношении их покойного отца, в конце концов, прекратили, решив, что тот лишь по своей безграмотности и добросердечной торопливости посодействовал пожару, а не по злому, враждебному, умыслу. А не то расстреляли бы и мать Кости, да и Костю самого бы куда-нибудь дели. К тому же, это был все же только двадцать четвертый год, а тогда к людям еще относились не так категорично и безжалостно, как уже позже. Случись этот пожар после тридцать четвертого года, все бы обернулось куда хуже.

Жили они в Саратове, нищенствовали, потому что несмотря ни на что на серьезную работу мать не брали, и нет-нет, да поминали недобрым словом ее мужа, Костиного несчастного отца.

В пригород часто приезжал «шапито». Костя нанялся туда чистить арену, клетки, убирать мусор за зрителями. Однажды он заменил на трапеции заболевшего артиста, сына директора цирка. Это было удивительно, потому что никогда раньше никто не видел его ни с чем в руках, кроме метлы и лопаты. Тогда, во время представления, он лишь чудом удержался на раскачивающейся перекладине. От него всего лишь и требовалось, что стоять на ней в рост и лишь слегка раскачиваться, как на качелях. Так ему сократили чужой номер, чтобы занять время, необходимое для перегруппировки и секундного отдыха гимнастов. И все же Костя оказался необыкновенно ловким от природы и очень наблюдательным. Его стали время от времени назначать в номера – то подсадным «дурачком» во время представления, то даже на подхвате у фокусника или у воздушных гимнастов. Даже с клоунами выходил на небольшие репризы. Его участие поначалу было очень скромным, чаще всего безопасным, но уже позже он прошел под наблюдением двух или трех артистов всю их удивительную школу – от эквилибристики до метания ножей. Костя несколько раз уже выходил почти на равных с опытными артистами. Ни разу не сорвался, ни разу не ошибся и, что особенно ценилось, ни разу не струсил и никого не подвел. Его стали брать в продолжительные поездки по стране. Правда, уезжали недалеко, однако же, это уже были его собственные гастроли. Разнообразная география цирка «шапито» завораживала Костю не меньше, чем захватывающие дух номера под куполом. Не отказывался он и убраться иной раз на арене, и даже вынести бумажный и стеклянный мусор после представления. Но главным, все же, для него, разумеется, было участие в самом представлении. Перед самой войной он уже вошел в цирковую фамилию «братьев Горностаевых» и его сухое, строгое лицо появилось на ярких афишах рядом с улыбающимися лицами других артистов.

Мать сильно беспокоилась о нем, но и чрезвычайно гордилась. В семье появился довольно приличный заработок, и она, наконец, смогла уйти из завода резиновых изделий, где работала в заводоуправлении уборщицей за сущие копейки. Ее здоровье сильно расстроилось за последние годы, мучило сердце, высокое давление.

Школу Костя бросил уже в пятом классе – на это времени не хватало. Он подумывал уже о том, чтобы забрать из Саратова бесконечно болеющую теперь мать и переехать в Москву, куда его настойчиво звал один из бывших артистов их цирка, а теперь маленький начальник в цирковой дирекции.

Но тут как раз началась война. На фронт он попал лишь в конце сорок второго года, когда ему исполнилось восемнадцать лет, а в январе сорок третьего в одном из резервных полков 13-й армии, в стрелковом взводе, его разглядел тот же Куприянов. Ловкий, немногословный, скромный парень, никаких лишних эмоций. Разбирался в ножах, великолепно их затачивал, умел, будто кошка, за считанные секунды вскарабкаться на самый верх сосны, ловко перепрыгивал через два ряда колючей проволоки с помощью шеста, точно умел летать, а воздухе еще успевал метнуть тяжеленный нож прямо в цель. Его иной раз показывали заезжему начальству, как зверушку какую-нибудь. Он не обижался, потому что вообще не умел этого делать, да и к цирковым представлениям привык уже с раннего детства.

Единственный, кто мог с ним соперничать в «высотной» ловкости был Алишер Темирбаев, до войны водитель в казанской пожарной части. Даже тут, в его довоенной работе он в чем-то совпадал с Павликовым, хотя и в весьма печальном для Павликова смысле. Ведь цирковая судьба Кости Павликова началась по-существу с тех же пожаров, к которым имел прямое отношение его сгоревший отец.

Темирбаев тоже легко взбирался на любую высоту, хотя по существу это в обязанности водителя, пусть даже и пожарного, не входило. Но Темирбаев когда-то увлекся альпинизмом и сделал в группе таких же упрямых смельчаков, как он, три заметных восхождения на Кавказе. Об этом писали в газетах, даже печатали его фотографию. Он всегда носил с собой измятый, пожелтевший листок, часто бережно раскрывал его и молча всматривался в то, что видел, наверное, сотни раз. Крепкий был «мужик, замечательно злой». Так о нем совершенно серьезно отзывался даже трепач Степка Ворошилов по прозвищу «Цыган».

Алишер, к тому же, очень нравился Павлу Тарасову своей цельностью, умением слушать и исполнять все с неукоснительной точностью и умением. А, главное, с искренним и серьезным убеждением, что война – это всегда жестокость и только на ней место мужчины. Тарасов нашел его в автомобильном взводе. Впрочем, тот и сам захотел в разведвзвод. Уверенно говорил: пригожусь! Очень горячо и зло убеждал. Я, мол, как обезьяна, ловкий.

– Я на охоту в степи с малых лет ходил, – доказывал он, потрясая кулаками в воздухе, – Не смотрите, что мне почти уж сорок. Я любого мальчишку обскочу! А еще кого хочешь, веревкой удавлю. Когда мне всего пятнадцать лет было, я вот этими руками волка связывал, а незадолго до войны даже одного матерого петлей удавил. Я злее любого волка! Война же!

Вот этих десятерых, лучших и самых проверенных в деле, привез на встречу с младшим лейтенантом Куприяновым и с полковником Ставинским старший сержант Павел Тарасов. Там уже ждали их еще девять разведчиков из резерва штаба фронта. Люди они все были совершенно незнакомыми, но производили впечатление, хоть и не очень обстрелянных, но вполне надежных.