Николай Коняев - Марсиане (сборник)

— С печки на лавку я поеду! — сказал Шершаков — Любопытный ты, Гоша, стал. Ты на дорогу лучше смотри!

Дорога действительно то переваливалась с боку на бок, то завивалась серпантином, и Гоша едва поспевал крутить баранку.

— Я–то смотрю… — обиделся он. — Куда только другие смотрят? Те, которые за порядком глядеть должны! Это ж надо, до чего дорогу довели… Из области автобус четыре часа до райцентра идет, а до Вознесихи еще столько же крутится…

— Все правильно, Гоша! — кивнул Шершаков. — Плохие у нас дороги. Троллейбусы и те ломаются на них. Только, если уж так тяжело, чего ты с нового МАЗа ушел?

— Уйдешь тут! — пробурчал Гоша. — Снабжение, что ли, не знаешь какое у нас? Бутылку и ту не купишь. И главное, посреди рабочего дня торгуют. Старухи да шаромыги приезжие купят, конечно, а рабочему человеку чего? Лапу сосать?

И он резко затормозил.

На обочине стояла старушка с похрюкивающим мешком. Она везла на базар поросят.

Так и доехали до райцентра втроем под истошный визг. Поросят, видно, здорово укачивало на знаменитой вознесихинской дороге.

Пятьдесят восемь лет исполнилось этой зимой Василию Федоровичу. И так уж сложилась жизнь, что вся она прошла в Вознесихе и никуда дальше областного города не выбирался он.

А тут это странное письмо… С той самой минуты, когда понял Василий Федорович, что не дурит, не обманывает его Сутулов, все вдруг сделалось вязким. Вроде и говоришь с человеком, и правильно говоришь, но сам слышишь, что не доходят твои слова до него, и главное, сам, как бы со стороны, видишь это…

Смутно было на душе, неуютно, хоть и уверен был Василий Федорович, что недоразумение это рассеется, едва доложит о нем своему вышестоящему начальству.

Но вот остановился Василий Федорович возле чахленьких серебристых елочек на площади перед райисполкомом, и тревожно засосало внутри. С трудом заставил себя открыть тяжелую дверь.

Ездить сюда Василий Федорович не любил… Бывал только на сессиях райсовета, да еще когда вызывали для нахлобучки перед очередной предстоящей кампанией. Основные же дела Василий Федорович в поселке и старался решать своими, так сказать, поселковыми силами.

К тому же с недавних пор в райисполкоме вошло в моду подшучивать над вознесихинским председателем.

Началось это с письма Лешки–изобретателя в московскую газету. Успешно закончив начальную школу, Лешка разработал на летних каникулах проект подземного перехода в Вознесихинское заречье, о котором и известил в своем письме редакцию газеты. Из газеты — должно быть, большого ума человек был, к которому попал Лешкин проект, — письмо спустили по инстанциям… Вначале оно попало в облисполком, оттуда в район, пока, наконец, с сопроводиловкой: «Просим рассмотреть предложение тов. Тумбочкина и принять соответствующие меры» — не очутилось на столе Василия Федоровича.

Шершаков меры принял. Встретив товарища Тумбочкина, он надрал ему уши и предупредил, чтобы не смел тот больше до окончания десятилетки вовлекать в свои прожекты высокие московские инстанции. На этом историю с проектом строительства подземного туннеля под судоходной рекой Василий Федорович счел завершенной, но и в редакции газеты, и в облисполкоме письмо поставили на контроль, и через месяц на председателя Вознесихинского сельсовета обрушилось грозное предписание незамедлительно рассмотреть и ответить на жалобу тов. Тумбочкина.

Целую неделю ломал голову Василий Федорович, не понимая, как объяснить товарищам из газеты, что невозможно в ближайшее время соорудить подземный переход под судоходной рекой, но так ничего и не придумал и совсем было отчаялся, пока не сообразил засадить за составление ответа самого изобретателя.

Лешка принес ответ на следующий день.

— Вообще–то, да… — сказал он, протягивая Василию Федоровичу исписанные листочки. — Вообще–то, ошибался я… Я вчера ходил по берегу… Придется, дядь Вась, скалы взрывать, а от этого водный режим может измениться…

— Ну, вот видишь! — похвалил его Василий Федорович. — А что, раньше нельзя было сообразить? Нужно было обязательно в газету писать?

— Вообще–то… — Лешка почесал вихрастый затылок и покосился на свои листочки. — Вообще–то, можно, конечно, что–нибудь придумать… — сердце Василия Федоровича замерло при этих словах. — Только я сейчас над другим изобретением работаю, некогда мне со скалой возиться.

— Ну, вот! — Василий Федорович облегченно вздохнул и на всякий случай убрал Лешкины листочки в ящик стола. — Это, парень, хорошо, что ты изобретаешь. Только давай договоримся на будущее: когда снова изобретешь что–нибудь, мне расскажи вначале. Вместе и подумаем, куда твое изобретение определить. Или в Академию наук его направить, или здесь, в местном обиходе, употребить…

Инцидент таким образом был исчерпан. Лешкин ответ, который Василий Федорович перепечатал на машинке и отослал по инстанциям наверх, удовлетворил всех. Но история переписки Василия Федоровича со школьником Лешей стала известна райисполкомовским насмешникам, и на зимней сессии все три дня Василий Федорович только и слышал ехидные вопросы о скальном грунте да о фронте буровых работ в Вознесихе.

Появление в поселке сутуловского троллейбуса тоже не осталось незамеченным. Даже председатель райисполкома и тот ехидно осведомился: правда ли, что в Вознесихе собираются открывать троллейбусное движение.

И теперь, в довершение всего, письмо из ЮНЕСКО!

— Ох, Василий Федорович! — вздохнул предрик, когда Шершаков рассказал ему о своей заботе. — Ну, почему ты спокойно жить не можешь, а? Тем более в такое время.

— Что я, сам себе это приглашение послал?

— Да не кипятись ты! — предрик нажал кнопку на селекторе. — Это ты у себя там, в поселке, сидишь и ничего над тобой не капает. А здесь… — он отвернулся к селектору. — Александра Игнатьевна, с первым секретарем меня соедините.

И закрутилось…

К обеду Василий Федорович заполнил анкет больше чем за всю пятидесятивосьмилетнюю жизнь, и окончательно перебрался в кабинет секретаря райкома партии.

Телефоны на столе секретаря звонили беспрерывно и в промежутках между разговорами о бетоне, о сенаже, об автомашинах секретарь уже в который раз крутил в руках брошюрки в ярких обложках, листочки, покрытые английскими буквами, словно искал в этих брошюрках и листочках нечто такое, чего не заметил сразу и что сделало бы простым и ясным этот непонятный вопрос.

Особенно внимательно разглядывал секретарь брошюрку с отпечатанной на обложке явно религиозной картинкой. Из глянцевой глубины высовывались на этой обложке то ли архангелы, то ли ангелочки, пытливо разглядывая женщин, стоящих на коленях на скалистой земле…