Галина Лифшиц - Что тогда будет с нами?..

Андрей совершенно потерялся. Он чувствовал себя по-настоящему униженным. Раньше ему казалось, что он – человек с чувством собственного достоинства, вполне порядочный и умеющий принимать решения. Но тут он струсил ужасно. А что, если она действительно забеременела? Воображение мгновенно нарисовало возможные варианты: один гаже другого. Он представил себе, как муж прогоняет Оксану из квартиры, и она, беременная, идет жить к нему, в его комнату в родительском доме. Или вот еще картинка: он с ней в загсе. У нее живот, она в белом платье… Мама, роди меня обратно! Или – она, рыдая, идет на аборт, держа в руке направление. И виноват кто? Он, конечно! Во всем этом – во всей представившейся пакости – виноват он. С ней-то все было ясно с первого взгляда.

– Ты же сама говорила, что сама все делаешь… Заботишься, чтоб не было ничего, – лепетал он растерянно.

– А вот как оно бывает! – наслаждалась произведенным эффектом Оксанка. – Ладно, чего напрягся-то так! Раскраснелся… Если долго тужиться – голова закружится. Ничего. Родим, вырастим. Мой-то все равно не жилец. Опять в больницу загремел. А мы с тобой, коханый, распишемся. Разница в возрасте у нас, считай, детская. Вон – Пугачева с Галкиным живут и размножаются. И мы размножимся.

Оксанка явно наслаждалась ужасом Андрея и его полной растерянностью.

– Я привлекательна, ты чертовски привлекателен, – продолжала она, явно глумясь. – Приданое у меня богатое. Квартиру ты уже видел и оценил. Машина – вот. Руки золотые. Готовлю – на пять звезд. Ты у меня будешь жить как в раю. Учиться пойдешь. И думать ни о чем не надо. Трахай только исправно – остальное я обеспечу.

Андрей приказал себе собраться. Вдохнул – выдохнул. Представил себя на высокой горе с луком и стрелами. Вот он натягивает тетиву, прицеливается – и отпускает стрелу. Та летит, свистя, и поражает воображаемое чудовище. Это он придумал еще в детстве, и это помогало ему брать себя в руки в решающие минуты.

– У врача была? – спросил он жестко.

– Завтра пойду, – кокетливо пообещала Оксана.

– Вот вместе и пойдем. Раз я типа будущий отец. УЗИ сделаем. Вместе-рядом. А потом можешь родителям рассказывать.

Оксанка чутко уловила, что Андрей справился со своим ужасом и пошел в наступление. Но она вообще-то не ссориться с ним приехала. Хотела, пока муж на излечении, предаться плотским утехам.

– Да ладно тебе. Я ж не сказала наверняка. Это только предположение. Гипотетическое. Поедем ко мне. Праздник завтра. Отметим, расслабимся.

Андрею вдруг жутко захотелось плюнуть на все и отправиться к ней. Он даже подумал, что – в случае чего – и жениться можно. Ведь и правда: квартира, машина, хозяйка… Все дела. И тут же он испытал отвращение к самому себе – вот, оказывается, на что он сам-то способен. Как последний говнюк.

– Давай, до свидания. – Он открыл дверь машины, собираясь на этот раз распрощаться уже на веки вечные.

И в этот момент его увидела возвращающаяся домой после трудового дня мама.

– Андрюша? – воскликнула она удивленно. – Это ты, Андрюша?

– Я, мам, – подтвердил Андрей, вылезая из машины.

Вот тут маме бы и остановиться, и направиться, куда шла. Но она, видно, от неожиданности, повела себя довольно странно. Вроде как это и не она была, а какая-то совсем другая женщина. Она почему-то наклонилась и заглянула в машину.

– А вы кто? – спросила она, не церемонясь.

– А тебе какое дело? – послышался развязный Оксанкин голос.

Так она говорила с чужими, когда намеревалась отшить агрессивно настроенного клиента. Андрей похолодел. Он чувствовал, что сейчас сорвутся стоп-краны. Причем с обеих сторон. Он потянул мать за локоть, наивно надеясь, что она прекратит бессмысленное общение и отправится с ним домой.

Но надеяться на это не приходилось. Общение только набирало обороты.

– А мне такое дело, что я хочу и обязана знать, с кем общается мой несовершеннолетний сын! – завопила мать.

– А ты у несовершеннолетнего сына спроси, шалава, кто я ему! – взревела Оксанка.

– Шалава здесь ты! Какое отношение ты имеешь к моему сыну? – включилась в пакостную перепалку мать.

– Отношение сношения. Вот завтра пойду на УЗИ. Внука тебе заделали! – голосила Снегурочка.

– Андрей, ты хочешь меня убить? – зарыдала мама, обращаясь к сыну.

– Мама, идем домой, – изо всех сил стараясь держаться, попросил Андрей.

– Мне плохо! Что это за тварь? – кричала мама, не слушая уговоров сына.

– Плохо – лечись! – вопила Оксанка. – Я тебя не трогаю, никто тебя не убивает, это ты всех хочешь со свету сжить, коза драная! Лечись, больная на всю голову! Тяжело в лечении, легко в раю!

Оксанка отрывалась по полной, практика у нее была богатая. Она прошла суровую школу выживания и не щадила никого, если доходило до разборок. Нельзя было с ней связываться. Как мама этого не понимала? Взрослый же человек! Но, с другой стороны, не каждому взрослому на жизненном пути встречаются такие плоды эволюции человека! Не все готовы спокойно противостоять. А жаль!

– Идем, она все врет, – потянул Андрей мать.

– Не трогай меня! – патетически воскликнула мать – она совсем вышла из берегов.

– Давайте гребите отсюда!

Оксанка разбушевалась и не думала униматься.

В общем, пошла раздача – всем сестрам по серьгам.

– Садись ко мне, суженый-ряженый. Поедем – я тебе на бумажечку пописаю – а ты посмотришь, сколько полосочек получится. И потом не отбрешетесь.

– Я тебя посажу! – взвилась мать.

– А он меня трахал в возрасте сексуального согласия, тебя не спросили, пальцем деланная! – парировала Снегурочка.

Андрею было, конечно, любопытно послушать, чем закончится весь этот поток дерьма. Но поток пока и не думал иссякать, наоборот, открылись новые ресурсы.

Он махнул рукой и пошел по проезжей части – не домой, а куда глаза глядят. Девицы-красавицы даже не сразу заметили отсутствие предмета дележки.

– Андрюша, вернись! – задыхаясь, призвала мать.

А Оксанка дала задний ход, чтобы подцепить своего милого на гребне скандала.

Андрей забежал в подворотню и удрал от разбушевавшихся женщин. Оторвавшись от преследовательниц, он отправился к бабуле, которой рассказал все – коротенько, но в ярких красках. Передал выражения матери, о наличии которых в ее лексиконе он по наивности не подозревал. Бабушка почему-то смеялась, как сумасшедшая, и поздравляла внука с боевым крещением. Потом родственники успокоились, созвонились, волнение улеглось. Андрей вернулся домой, хотя внутренне перестал считать отчий дом своим. Он отчетливо понял, что при первой же возможности постарается зажить по-настоящему самостоятельно и независимо.

Доверие его к матери сильно пошатнулось в результате того происшествия. Но она этого не поняла. Иной раз мама, размечтавшись, говорила, как будет хорошо, когда парни женятся, пойдут внуки, и заживут они все в их большой прекрасной квартире в любви и согласии. Квартира – плод многолетних родительских трудов – действительно была огромной, бывшей барской, шестикомнатной, которая при советской власти перевоплотилась в адскую коммуналку, загаженную хуже свинарника. Родители поэтапно расселяли обитателей «дна», пока наконец вся квартира не оказалась в их собственности. Потом, так же поэтапно, по мере зарабатывания средств, делали ремонт. И в итоге квартира приобрела действительно достойный вид. И возможно, если бы Андрей не утратил иллюзий насчет родительского понимания и уважения к его личности, он даже, как последний дурак, планировал бы привести туда в далеком будущем молодую жену. Но, к счастью, он стал реалистом и хорошо теперь понимал, что это абсолютно неприемлемый вариант.