Галина Лифшиц - Что тогда будет с нами?..

Женщина, будто очнувшись, склонилась над саночками и достала из них маленький детский трупик. Трупик был плоский, как юное деревце с негнущимися веточками. Мать положила тельце своего ребенка на штабель трупов, взялась за веревку саночек и потащилась со двора. Она не плакала, словно сама была сухим замерзшим деревом. Маша все стояла у окна, не находя в себе сил пошевелиться. И вдруг увидела: женщина решила вернуться. Она брела, спотыкаясь, влача за собой пустые саночки. Наконец снова остановилась у горы заледеневших тел. И снова замерла без движения, как ледяной столб. Так повторялось несколько раз – женщина уходила и возвращалась. И эту женщину Мария запомнила на всю жизнь. Она думала о ней и ее ребенке. О том, как это противоестественно, когда ребенок умирает раньше матери. И в чем смысл потерь? И можно ли выжить, если ребенок ушел раньше? Она тогда еще многого не знала о самой себе и о том, что блокада и война никуда от нее не денутся, поселившись в ней навсегда. Проклятая блокада отняла у нее сначала одного сына, а потом и второго. Мишенька ушел из жизни через десять лет после Ромочки. Он защитил докторскую в двадцать пять лет. Собирался жениться, Мария очень надеялась на то, что у нее появятся внуки. Но в двадцать шесть он внезапно заболел пневмонией, и все надежды рухнули. Мария Леонидовна все присматривалась: а вдруг невеста Мишеньки ждет ребеночка? Вдруг произойдет чудо? Нет, ее детки покинули этот мир окончательно и бесповоротно. Муж ее тосковал невероятно. И Мария возвращала его к жизни, говоря:

– Если ребенок умер, это не значит, что его не было. Мы так долго были вместе! С Ромочкой целых шестнадцать лет! А с Мишенькой – двадцать шесть! И они так много сделали для науки! Их помнят. Все равно дети рано или поздно уходят из семьи. Женятся, уезжают в другой город. Нам надо представить, что они уехали в Ленинград. Ромочка поехал учиться в университет. Он так любил этот город! Можно было думать, что он уехал и остался там. А потом туда же уехал и Мишенька. Ему предложили там кафедру, он согласился, он занят, он погружен в работу…

Сколько раз она, как молитву, повторяла строки Жуковского:

Муж прислушивался к ее словам и доводам, и наконец время притупило боль, они зажили так, как будто дети от них и не уходили.

Был в семье еще один ребенок, дочка сестры, любимая племянница. Но и она ушла из жизни слишком рано, не дожив до тридцати и не оставив после себя потомства.

Жизнь продолжалась. Несмотря на потери и страдания, жизнь воспринималась как высший дар. И были рядом друзья, были аспиранты отца, создавшего целую научную школу.

Об их доме говорили – «полная чаша». И наступило время, когда чаша оставалась полна, а у чаши горевала одинокая старушка Мария Леонидовна, которой очень хотелось в покое и с удовольствием от каждого дня – не важно, хмурого или солнечного, – дожить отпущенный ей срок. Ей казалось, что она уже потеряла все, что только может потерять человек, но жизнь заслуживала того, чтобы хотеть ее продолжения. «Не говори с тоской: их нет»…

Но не тут-то было! Тут-то и началось самое ужасное.

Сначала все было вполне невинно. В ее почтовый ящик ежедневно бросали листовки с предложениями пожизненной любви и заботы, если она перепишет на заботливых и сострадательных самаритян свое имущество. Но Мария Леонидовна не нуждалась ни в чьей заботе. Она прекрасно умела позаботиться о себе сама. У нее было вполне здоровое сердце. Ее не терзала боль в суставах. Она легко ходила и даже прыгала. Немного подводило зрение, но это легко корректировалось очками. У нее было много дел: она приводила в порядок бумаги отца и мужа, составляла архивы, собираясь еще при своей жизни передать их в Академию наук. Продукты ей доставляли на дом: она выбирала их в Интернете по списку раз в две недели, курьер заносил все в прихожую, она расплачивалась – никаких проблем. Никому больше дверь она не открывала, за исключением соседки, с которой бок о бок прожили полвека. Стальные двери они установили еще двадцать лет назад, настоящие сейфовые, тяжеленные, которые просто выбить было невозможно, только с применением специальной техники. В мае она запирала свои двери на все замки и уезжала на дачу. Там, в академическом поселке, было много знакомых из прежней жизни, были дети, внуки, правнуки, и было дивное летнее чувство – полной безопасности и ясности.

Но через какое-то время «темным силам», как про себя называла их Мария Леонидовна, надоело просто кидать в почтовый ящичек предложения, от которых она неизменно отказывалась. Ей начали звонить по телефону, в дверь и открыто предлагать продать жилплощадь. Мария Леонидовна неизменно отказывалась, говоря, что у нее много наследников, которые не позволяют ей сделать этот опрометчивый шаг. Этих доводов хватило на какое-то время. И однажды даже лучик надежды блеснул на горизонте. Ей позвонил прекрасный незнакомец, представившийся давним учеником папы. Он когда-то был соискателем, бывал в их доме, защитился и надолго пропал: работал у себя на Урале. А сейчас стал собирать материалы для книги из серии ЖЗЛ о ее отце. Сохранились ли семейные архивы? И если да, нельзя ли получить к ним доступ?

Мария Леонидовна несказанно обрадовалась. Вот оно – избавление! Папа всегда говорил, что спасение приходит из провинции. Она с энтузиазмом пригласила Эдуарда Николаевича домой, приготовила угощение, провела его в папин кабинет. Одно немного смущало: она напрочь забыла этого прекрасного человека! Конечно, сколько их было за все годы! Но каждый тем не менее чем-то помнился. Эдуард же Николаевич был человеком ярким – высоким, элегантным, громогласным – как такого забудешь. А она вот забыла! Неужели старость сделала все-таки свое дело? Бывший соискатель был тоже не сказать чтобы юн: ему перевалило за шестьдесят. Но по сравнению с возрастом Марии Леонидовны он был мальчишкой. Ее сыновья были всего на пару лет его старше. Вот они какими бы сейчас были! Она расспрашивала дорогого гостя о семье и детях, но и у него с этими вопросами погрустнели глаза. Еще бы: жену недавно похоронил, сын живет на чужой стороне, внучку он по этой причине не видит. Вот почему и решил заняться жизнеописанием любимого учителя. Это великий смысл, разве нет? Мария Леонидовна обещала помогать во всем. Она даже, как в старые добрые времена, пекла к приходу дорогого гостя печенье, варила ему кофе, красиво подавая угощение на серебряном подносе. Вот с подносом и возник первый недоуменный вопрос по поводу Эдуарда Николаевича.