Галина Лифшиц - Что тогда будет с нами?..

Она вошла в папин кабинет, торжественно неся поднос с кофейником, сливочником и папиной любимой чашкой из майсенского фарфора, хотела поставить на стол, куда обычно указывал папа. Но весь стол был завален папками, тетрадями. Эдуард Николаевич услужливо сдвинул папки, освобождая место, и произнес:

– Ложите сюда!

«Ложите!!!» Не больше, не меньше!

Сердце Марии Леонидовны ёкнуло. Не может этого быть! Ну не было среди папиных учеников тех, кто употреблял не существующее в русском языке слово «ложить»! Если человек пользовался этим словом, он сразу определял свое место на ступеньках культурного уровня. И место это находилось на минус первой ступени! Однако Мария Леонидовна не подала виду. Поставила поднос на указанное место и удалилась со словами, что не будет мешать Эдуарду Николаевичу в его работе.

Прощаясь, любящий ученик академика сообщил, что явится работать с архивами завтра с утра.

– Ах, Эдик, милый, как я могла забыть, я же завтра ложусь на обследование. Это уже полгода как запланировано. Я там недолго пробуду, дней пять всего плюс выходные. Так что придется вам сделать перерыв.

Эдуард Николаевич явно растерялся, но быстро взял себя в руки. Он попросил дать адрес клиники, где будет обследоваться дорогая Мария Леонидовна, чтобы навещать ее.

– Ни в коем случае! Что вы, дорогой, это частная клиника, закрытая для всех, кроме пациентов. Там три уровня охраны. Увы, придется вам пять дней заниматься другими делами. Систематизируйте собранный материал.

В глазах Эдика мелькнула очень большая досада. Но делать было нечего. Мария Леонидовна закрылась в своем доме-крепости и занялась важным делом: она проверяла по книгам записей, которые неукоснительно велись секретарями академика, кто из аспирантов и соискателей навещал учителя. Эдуард Николаевич весьма расплывчато назвал годы, в которые имел счастье общаться с великим ученым. Но это ее не смущало. Уж за неделю следы любого ученика обязательно будут обнаружены. Любого! Но только не милейшего Эдика. Не нашлось ни одного упоминания фамилии ее самобытного гостя, хотя Мария искала весьма тщательно. Что же ему нужно? И кто он на самом деле?

Ей стало страшно. По-настоящему. Что делать? Обратиться к участковому? А если это он и навел Эдуарда Николаевича на мысль завязать отношения с одинокой владелицей огромной квартиры в пяти минутах ходьбы от Кремля? В конце концов она собрала волю в кулак – а этому ее научила жизнь – и приняла решение. Во-первых, она собрала документы на собственность (квартира, дача, участок) и положила их вместе с паспортом в сумку, с которой не расставалась. Деньги (немалые) лежали у нее в сейфе, хитроумно спрятанном вовсе не за картиной или ковром, как это делают наивные люди. Ключ от сейфа всегда был при ней. Следующим этапом стал звонок в Академию: она заявила о своем решении передать все архивы отца и его обширную уникальную библиотеку в дар. Единственным ее условием было, чтобы принимать все это богатство по описи приехали немедленно. Договорились на следующий понедельник. Она как раз должна была «вернуться домой из клиники». Передача в дар такого достояния – дело не быстрое. Все предстояло сверить со списком Марии Леонидовны, внести поправки, если таковые будут, упаковать надлежащим образом. Работа на несколько недель. И это было спасением! Ведь Эдуард Николаевич имел свои намерения, от которых Марии делалось страшно.

Работа с архивами шла вовсю, когда в дверь позвонил Эдуард. Мария Леонидовна бесстрашно открыла. Эдуард Николаевич стоял в дверях, лучезарно улыбаясь, с огромным букетом цветов.

– Я так переживал! С возвращением! – воскликнул «соискатель».

Мария Леонидовна провела его в кабинет, где шла сосредоточенная работа. Он изменился в лице и побелел. За него стало просто страшно, все-таки не первой молодости человек, как бы инфаркт не хватил. Или инсульт. Хотя при инсульте вроде бы не бледнеют, а краснеют…

– Что с вами, Эдик? – заботливо поинтересовалась Мария.

– Что происходит? Вы продаете архивы? – заикаясь, спросил «ученый». – Это же великое достояние! Это – нельзя! Это кто же вам внушил?..

– Как можно! – патетически ответствовала Мария Леонидовна. – О какой продаже может идти речь? Успокойтесь. Все передается по описи в Академию наук. И там широкий круг специалистов сможет беспрепятственно, я надеюсь, изучать наследие моего отца. И вам, конечно же, разрешат делать выписки и работать с архивами.

Бледность никак не сходила со щек «биографа».

– Но почему же вы меня об этом не предупредили? Почему так поспешно?

– Это было запланировано давно. И почему я должна была предупреждать вас, любезнейший Эдуард Николаевич? Ведь вам будет только удобнее работать с бумагами: не надо будет зависеть от моего здоровья и местонахождения. Я уверена, что через несколько недель вы возобновите свою работу.

Эдуард Николаевич сделал вдох-выдох и попросил чаю. Мария Леонидовна провела его на кухню, ликуя по поводу принятого ею решения. Пусть попьет чай и покинет ее дом навсегда. И пусть видит, что она не одинокая вышедшая из ума старушка, а вполне разумный человек, находящийся под покровительством Академии наук. На радостях она красиво сервировала чаепитие и уселась напротив Эдуарда. Тот задумчиво похлебал чайку и вдруг заговорил:

– Мария, а я ведь сегодня пришел с личными вопросами. Но меня эти сборы сбили с толку. Я все не решался прежде заговорить об этом. Боялся, что вы меня неправильно поймете…

– Говорите, Эдуард Николаевич, я слушаю вас, – успокоила Мария Леонидовна, удивившись только тому, что он обратился к ней по имени, без отчества.

– Мария, я совершенно одинокий человек. И вы – одиноки. Мария, выходите за меня замуж. Давайте поженимся.

Мария Леонидовна оторопела. Этого она не ожидала никак. Нет, было всякое в ее долгой жизни. Было – влюблялись в нее, сорокалетнюю, юноши, пылали страстью, умоляли о взаимности… Пора любви, что тут скажешь. Но – отцвели уж давно хризантемы в саду. Кто и зачем делает предложение девяностолетней старухе? Какое спасение от мужского одиночества может таиться в ее сединах? Ах, как бы они с сестрой посмеялись сейчас, будь та рядом!

– О чем вы, Эдуард Николаевич? Вы мне в сыновья годитесь! И вы вполне можете найти себе молодую, полную сил женщину лет пятидесяти. Зачем же вы так со мной?

– Я хочу о вас заботиться. Хочу быть рядом. Ведь вы же совсем одна. Я… я полюбил вас еще давно… Еще когда приходил сюда много лет тому назад…

Ах, как хотелось Марии Леонидовне крикнуть ему: «Пошел вон, проходимец!» Но старый одинокий человек не мог позволить себе подобного.

– Почему вы решили, Эдуард Николаевич, что я совсем одна?