Вэдей Ратнер - В тени баньяна

Он вытер с запястья кровь.

– Вам… вам больно?

– Не стоит их бояться. – Пок посмотрел на меня очень внимательно, как будто хотел заглянуть мне в душу. – Пиявки будут повсюду. Иногда их собирается целое полчище, огромная черная масса. Но опасаться нужно других, невидимых. – И он принялся высматривать что-то под водой. – Вот! – На дне шевелился темный клубок. – Их называют игольчатыми пиявками. Они проникают в тело и вызывают внутреннее кровотечение.

Я содрогнулась от ужаса.

Пок понял, что ничуть не успокоил меня, а только еще больше напугал, и попытался обратить все в шутку.

– Но кое-какая польза от этих ребят все же есть. Не от игольчатых – от толстых. Положи их в рисовое вино, и получишь огненный напиток – любой трус от такого станет смельчаком!

Я брезгливо поморщилась:

– Чтобы такое пить, уже надо быть смельчаком!

Пок рассмеялся:

– Вообще-то я не пробовал!

Мы направились к одному из крестьян, пахавших поле. Пок окликнул его, и тот остановился. Они поприветствовали друг друга, и после непременного разговора про погоду Пок кивнул в мою сторону:

– Моя коун тхор .

Крестьянин улыбнулся мне. Кажется, ему не нужно было объяснять, откуда я взялась. Я пришла с Поком, а значит, не чужой человек, и он рад меня видеть.

– Земля черная, как помет червей. – Крестьянин зачерпнул ладонью жижу и показал нам. – Видите, и песка с илом ровно столько, сколько нужно. Славный будет урожай.

Что-то в нем показалось мне знакомым. Может, то, как он шел, осторожно ступая по воде, а может, набедренная повязка из кромы – единственное, что на нем надето. Правда, осмотревшись, я заметила, что все мужчины работают в таком виде. Глядя на их гибкие, смуглые, перепачканные землей тела, я поняла, почему их называют «люди рисовых полей». Вся их жизнь проходит здесь, в земле, и они сами похожи на рисовые побеги: одновременно молодые и старые, хрупкие и живучие, подвижные и вросшие в землю. Нетрудно догадаться, почему Революция выбрала именно их и почему ей так важно превратить людей вроде меня и мамы в неак срае . Кто не захочет такой жизни?

Буйвол крестьянина фыркнул и недовольно замотал головой, желая поскорее вернуться к работе. Да это же тот самый буйвол, который утром жевал водяной шпинат, а его хозяин – человек, ходивший по полю с вершей! Преодолев застенчивость, я спросила:

– А что вы поймали утром?

Сперва крестьянин удивился, но потом понял, что я видела его из хижины Пока, и расплылся в улыбке.

– А ты посмотри, – кивнул он на ловушку, стоявшую неподалеку, на пересечении насыпей.

Я пошла к верше. Внутри плетеного конуса в лужице, слишком маленькой для такой крупной рыбины, лежал сом. Почувствовав мое присутствие, он затрепыхался и широко раскрыл рот, словно звал на помощь. Потом затих, и только жабры его тяжело вздымались.

– Кажется, он умирает, – сказала я Поку, стоявшему у меня за спиной.

Он нахмурился, больше расстроившись из-за меня, чем из-за рыбы.

– Видишь ли… – начал он, однако не смог подобрать слова.

Слова были не нужны. Я понимала. Рыба – это еда. Я знала печальную правду. Знала, что будет потом. Сколько раз я наблюдала, как их убивают и потрошат, – на рынке, на нашей собственной кухне. Но сейчас я впервые увидела рыбу так близко к ее естественной среде. Кругом свобода, а сом заперт в этой ловушке. И я невольно подумала, что мы с ним похожи: меня тоже лишили всего, к чему я привыкла, держат в чужом, незнакомом месте, и, может быть, мой дом тоже где-то рядом.

Один большой прыжок – и ты снова в воде! Ну же! Прыгай!

Сом не слышал моих мысленных призывов. Вместо прыжка он потратит оставшиеся силы на то, чтобы как можно дольше цепляться за жизнь, лежа в этой лужице.

Я огляделась. Если бы только я могла увидеть за сплошной стеной леса мерцание Меконга. Порой нас, словно рыбешек, подхватывает какое-нибудь мощное течение… Папины слова потоком хлынули в мое сознание, и я вспомнила, как мы стояли с ним на балконе нашего дома в Манговой Обители и смотрели на реку, вспомнила его отчаяние и напряженный голос. Если бы только реки могли повернуться вспять и отнести меня к нему… Или его ко мне.

У меня снова перехватило дыхание, а на глаза навернулись жгучие слезы. Теперь это мой дом, моя жизнь и я не могу вечно оплакивать все, что потеряла. Я должна потратить оставшиеся силы на то, чтобы выжить здесь, стать не только коун тхор для Пока и Мае, но и коун неак срае – «ребенком рисовых полей».

Мы вернулись в хижину. Мама, вопреки моим ожиданиям, не переживала, что меня так долго не было. Она развешивала саронг на веревке, натянутой между двумя папайями рядом с тростниковой кабинкой. При виде меня она замерла с поднятыми руками и улыбнулась. Ее лицо, умытое, отдохнувшее, сияло молодостью и свежестью. Все проходит с дождем, подумала я. По крайнем мере, то, что оставляет нам тяжелый день. Мама вытащила из корзины с выстиранной одеждой мою рубашку и повесила ее рядом со своим саронгом.

Спеша оправдаться за свой неряшливый вид, я сказала, что мы с Поком исследовали окрестности. Я ждала, что Пок подтвердит мои слова, однако он уже карабкался на другую «влюбленную» пальму – за сладким соком. Утром, объяснил старик, собирают сладкий сок, а днем – кислый. Мама взглянула на мои босые ноги с землей между пальцами и налипшими травинками. В спешке покидая храм, мы потеряли мои ортопедические ботинки и сандалии. Я ничуть по ним не скучала. Мне нравилось кожей ощущать землю, к тому же босиком легче ходить по неровным поверхностям.

Мама слегка нахмурилась, а потом произнесла с улыбкой:

– Весело, наверное, было.

Я смотрела на нее, пораженная. Мало того что мама не стала ругать меня – к ней как будто вернулась прежняя радостная легкость.

Мама опустилась на одно колено и, взяв из корзины мокрую крому, начала вытирать мое лицо. Однажды я видела, как лошадь заботливо вылизывает жеребенка, и сейчас мамины прикосновения, мягкие и влажные, напомнили мне эту картину. Мама вытерла мне шею, приподняв лицо за подбородок. Мне вдруг нестерпимо захотелось обнять ее, физически ощутить ее присутствие, почувствовать, как бьются рядом наши сердца. Но я испугалась, что моя внезапная нежность вернет боль, которую смыл ночной дождь, и снова заставит маму страдать. И только сказала:

– Есть такие пиявки, игольчатые. Пок говорит, если не хочешь, чтобы они забрались под кожу, нужно ходить по рисовому полю в черной одежде – тогда они примут тебя за пиявку. А днем мы пойдем ловить угрей.

Мама кивнула и пригладила мои спутавшиеся волосы. Затем, взяв мое лицо в ладони, она заглянула мне в глаза и сказала:

– Это здорово – исследовать мир вокруг, но не увлекайся. Помни, кто ты.