Вэдей Ратнер - В тени баньяна

– Духи и призраки ей теперь ближе, чем мы, – пояснил Большой Дядя. – Она не помнит нас. Не помнит саму себя. Только поэтому… только поэтому она еще жива.

Он замолчал и опустил глаза, избегая маминого пронзительного взгляда. Дядины руки снова затряслись – как будто они существовали отдельно от тела и не подчинялись ему. Сжав одну руку в кулак, он обхватил ее другой. Я вспомнила, как однажды у них дома в Пномпене дядя поймал геккона. Он тогда слишком сильно сжал руку и нечаянно убил ящерицу. Говорят, убить геккона – плохая примета. Когда-то Большой Дядя казался мне бесстрашным великаном, достававшим до небес. Великан не верил в приметы и испытывал судьбу в битвах с богами. Теперь он весь согнулся, съежился и сам напоминал того геккона с дрожащими лапками. Руки не слушались, и дядя спрятал их в карманы.

– Ты обрил голову. – Мама провела кончиками пальцев по дядиному виску, нащупав над правым ухом огромный, похожий на горный хребет, шрам.

– Да… – простонал Большой Дядя, словно прикосновение причинило ему боль.

Мамина рука, нежная, трепетная, задержалась у дядиного лица. Я знала, о чем думает мама: в эту безлунную ночь он так похож на брата. Моя единственная звезда. Мое солнце, моя луна… И пусть я не смогу прикоснуться к тебе, я буду видеть и чувствовать тебя… Слова, которые папа сказал ей на прощанье.

– В память о них, – произнес наконец дядя. – Я не смог проводить их как положено. – Он потрогал голову. – Только это.

Мама убрала руку и отвернулась, не в силах больше смотреть на Большого Дядю.

Он потянулся ко мне. Я обняла его и стала гладить по голове. Она оказалась вся в шрамах. Поле, покрытое буграми неизвестных могил.

– Не балуйся, – строго сказала мама.

– Ничего, пускай, – вступился за меня Большой Дядя. – Это когда-то голова считалась священной частью тела. А теперь… теперь ее можно расколоть, словно кокосовый орех. – Он посмотрел на мамины волосы. – Тебе разрешили оставить их?

– Знаю, Революция не одобряет длинные волосы.

– Бритые головы ей тоже не по нраву.

Они оба грустно усмехнулись.

– Я обрежу их, если…

Мама не договорила, но я знала, что она хотела сказать: если мы переживем эту ночь.

Большой Дядя кивнул и провел рукой по затылку. Без волос он выглядел еще стройнее. Голова казалась огромной и хрупкой – не кокосовый орех, а яйцо, которое может треснуть даже от легкого прикосновения. Мама дотронулась до дяди – и горе раздавило его, воскресив в памяти нежность жены. Большой Дядя по-прежнему возвышался над всеми, но внутри него что-то сломалось. Не кости – гораздо крепче. То, что перенесло мифического якка со страниц книги в реальный мир и наделило чертами моего дяди. Папа называл это мтях кхлуон – «самообладание, умение держать себя с достоинством». Большой Дядя лишился его. Хромой, с трясущимися руками, он напоминал марионетку из театра теней.

Дядя тайком наблюдал за мамой, а когда их взгляды встречались, отворачивался или опускал глаза, кивая, словно понял что-то, хотя мама ничего не говорила.

Я знала, Большой Дядя не станет говорить об остальных, по крайней мере сейчас. Да и что он мог сказать? Призраками проникнув в наши мысли и наше молчание, они и так все время были с нами. Что бы ни случилось, мы теперь все вместе, утешала я себя.

Я протерла глаза – Мама, Большой Дядя и Бабушка-королева по-прежнему рядом. Я не помнила, как уснула, но проснувшись, сперва решила, что наша встреча мне приснилось. Постепенно события ночи начали проступать в памяти. Засыпая, я слышала, как дядя рассказал маме, куда его отвезли. Оттуда до Стынгкхае меньше дня на волах. Подумать только, мы жили так близко! Не расстояние – страх разделял нас, удерживая от попыток найти друг друга.

– Теперь это не имеет значения, – произнес Большой Дядя.

Теперь я слышала его голос так же явственно, как ощущала солнечный свет на лице. Я моргнула, стряхнув сон, с радостью убедившись, что дядя – не плод моего воображения.

Люди вокруг, проснувшись, растерянно озирались по сторонам, ощупывали свои лица и лица близких, а когда понимали, что для них все-таки настал новый день, счастливо улыбались.

Мы заметили движение у дороги. Приехал грузовик, и охранявшие нас солдаты Революции о чем-то спорили с водителем и сопровождавшим его солдатом. Около грузовика начала собираться толпа.

– …в город Ксать в провинции Кратьэх, – говорил водитель.

– Да нет же, – мотал головой солдат, – их нужно отвезти в провинцию Баттамбанг.

– Кратьэх ближе, и я все равно еду в ту сторону, – объяснил водитель, веселый парень с детским лицом. – Мне проще отвезти их туда, чем в Баттамбанг.

– Баттамбанг и Кратьэх в разных концах страны!

– Не спорю, но мы должны выполнить приказ руководства.

– Даже если руководство ошиблось?

– Да.

И подчиняясь этой странной логике, все четверо радостно кивнули, как мальчишки, которые наконец договорились о правилах игры. Нас везли в Кратьэх.

Солдаты приказали нам собраться. Один из них подошел к Бабушке-королеве и ткнул ее прикладом – мол, чего расселась. Большой Дядя и мама, взяв бабушку под руки, помогли ей подняться и дойти до грузовика.

Грузовик представлял собой причудливую конструкцию: детали от разных машин, сколоченные и спаянные в единое целое, похожее на раздавленного жука-навозника. Я не видела машин с того самого дня, когда нас привезли к Поку и Мае, и уже начала думать, что Революция уничтожила их. Грузовик весь проржавел. Как эта развалина доехала сюда? И самое главное, как она повезет нас дальше?

Подошла наша очередь садиться в грузовик. Задний борт с грубо припаянными к нему металлическими перекладинами был откинут, и первыми по самодельной лестнице взобрались мы с мамой. Затем Большой Дядя с помощью стоявших рядом людей подсадил Бабушку-королеву и поднялся сам. В кузове не было ни сидений, ни скамеек, только голый железный пол, местами до дыр проеденный ржавчиной. Держась поближе друг к другу, чтобы хватило места остальным, мы прошли вперед, к кабине водителя. Бабушка устроилась в углу рядом с другими стариками, а мама, дядя и я встали у борта.

Наконец кузов заполнился. Те, кто помоложе и посмелее, примостились на крыше кабины, где обычно перевозят багаж. Всего в грузовик поместилось человек пятьдесят-шестьдесят. Водитель включил зажигание, и грузовик закряхтел и закашлял, словно кошка, которая пытается отрыгнуть комок шерсти. После нескольких неудачных попыток мы все-таки услышали равномерное гудение, и мотор завелся.

– Подождите! Подождите моего сына! – закричала вдруг Бабушка-королева.

Мама наклонилась, чтобы успокоить ее:

– Он не поедет, он должен присмотреть за остальными.