Мишель Фалькофф - Плейлист смерти

– Счастливый ты, у тебя такая мама, – говорил в таких случаях Хейден. – Один хороший родитель лучше, чем два дерьмовых.

Он-то знал. Друг редко приглашал меня к себе домой, и сначала я думал, это из-за того, что он стесняется денег своей семьи, ведь у моих не было ничего. Но побывав там пару раз, я понял: дело не в деньгах, а в самих родителях. Его мама открыто выказывала свое разочарование в младшем сыне в моем присутствии, а отца почти никогда не было дома; а если он приходил, то присоединялся к ней. Его брат придирался к нему в школе, а родители – дома. Даже в столь юном возрасте я начал понимать, что он нигде не чувствовал себя в безопасности, кроме как со мной.

Хотя было еще одно безопасное место: магазин комиксов. Наше счастливое место. Мне никогда не разрешали покупать комиксы – они были дорогими, и к тому же родители боялись, что я перестану читать «настоящие» книги. И хотя это в каком-то отношении было верно, но вовсе не означало, что они правы. Хейден, по контрасту со мной, уже считал себя коллекционером. Он взял себе за правило покупать первый выпуск каждого нового комикса, на случай, если тот станет популярным и в будущем будет стоить целое состояние. Его родители, мама в частности, этого не одобряли, но у отца деньги не переводились, и он считал, что Хейден и Райан должны уметь распоряжаться ими, для чего не нужно этого запрещать. Возможно даже, он с уважением относился к тому, что Хейден думал о своем хобби в терминах вложения денег, хотя вслух этого никогда не высказывал. Бог запрещал ему хвалить Хейдена за что-либо.

Однажды я обнаружил, насколько сильно Хейден поглощен комиксами. Я взял в библиотеке экземпляры всех старых серий про Бэтмена, но ему были по душе совсем другие сюжеты. И он познакомил меня с комиксами, созданными людьми из групп, которые нам нравились: один был от солиста Му Chemical Romance, один от парня из Dandy Warhols, а еще один аж от нескольких участников Dresden Dolls. Я подумал, что должен быть еще от Колина Мелоя, солиста Desemberists.

– Он прирожденный писатель, а его жена иллюстратор – не может быть, что у него нет комикса, хотя у всех этих парней есть.

Это привело к нашему первому большому спору о музыке, первому из великого множества, я даже сосчитать их не могу. Жаль, что я не понял, как важны будут для меня эти споры впоследствии. Зато понял, как они интересны.

Я не мог поверить, что Хейдену не нравятся Decemberists – они были умные, и творческие, и странные, а все это он любил. Но, может быть, они были слишком умны; Хейден страшно пугался, если в песнях встречались слова, которых он не знал. Я думал, это забавно, но он придерживался другой точки зрения. Мы все еще вопили друг на друга, пока не появилась моя мама; я заставил ее проиграть все десять минут живой версии «The Mariner’s Revenge Song» в машине по пути домой, после чего мы наконец-то заткнулись и сидели тихо, слушая по радио историю двух мужчин о том, как их проглотил кит.

– Похоже на клезмерскую музыку, – сказала мама, сморщив нос, но мы проигнорировали ее мнение. Хейден даже не попрощался со мной, когда вышел из машины, лишь поблагодарил маму за то, что она его подвезла, и удостоил меня легкого кивка.

– Все в порядке? – спросила мама. – Что-то вас совсем не было слышно. Хорошо провели день?

– Лучше не бывает, – ответил я и действительно имел это в виду.

То обстоятельство, что Хейден поместил песню в свой микс, означало предложение заключить мир. Мы много спорили о разных песнях, и большинство композиций в списке были из тех, что нравились ему. А тут он выбрал песню из моего любимого альбома, хотя Decemberists в последней студийке сменили стиль, и Хейден стал их фанатом. Он мог выбрать одну из этих песен, что все равно значило бы для меня очень много. Но выбор именно этой песни значил еще больше.

Однако она не была моей самой любимой их песней. И это показывало: он выбрал ее по какой-то иной причине. В конце-то концов, это была песня о мести, так что, может, все проще некуда. Была ли это своего рода подсказка? Или инструкция? Просил ли Хейден отомстить за него? Или здесь скрыто что-то еще более странное? Верховный маг Гед объявился у меня в комнате; может, он не был способен материализоваться где-то в другом месте. Безумие, конечно, но нельзя считать такое предположение невероятным.

Но тогда Верховный маг Гед – не Хейден. Хейден, я знал, никогда не сделал бы ничего подобного. С другой стороны, Хейден, которого я знал, не стал бы убивать себя. Я не думал, что способен причинить кому-то боль, по крайней мере, подобную той, какую испытали Джейсон и Тревор, но ведь Хейден сделал что-то, чего я от него не ожидал.

Так кто сказал, что я не мог преподнести сюрприз сам себе?

Дребезжащий звук звонка разбудил меня в половине десятого. Сначала я все на свете перепутал и решил было, что пора в школу; потом вспомнил: сегодня суббота и будильник я не заводил. Кроме того, мой будильник был док-станцией для айпода, и потому в эти дни я просыпался под хейденовский плейлист. У мозга ушла минута на то, чтобы окончательно очухаться и сообразить, что трезвонит дверной звонок. И это было странно, потому что сюда никто никогда не приходил. Бойфренды Рейчел обычно сигналили, сидя в автомобилях, что бесило маму, и мы их в глаза не видели. Хейден стучал в дверь, но сейчас это точно не он. Сердце на секунду забилось быстрее при мысли, что, может, Астрид решила заскочить ко мне, но с какой бы стати? Мы говорили по телефону всего несколько часов назад, и она, наверное, легла спать сразу после этого – скорее всего, она всю ночь глаз не сомкнула.

В дверь опять позвонили, и я подумал: надо встать и открыть. Мама обычно ложилась сразу после работы и потому наверняка спит, а Рейчел в жизни не поднимет задницу, чтобы сделать что-то, что может сделать другой, и потому остаюсь я. Я не озаботился тем, чтобы переодеться, когда заваливался в кровать, и потому, закинув в рот «тик-так», чтобы слегка приглушить запах из него, наверняка отвратительный после вечеринки, побежал к двери.

Оказалось, мама еще не легла и уже успела открыть ее. Я не мог разобрать, кто там на лестнице. Все, что я видел – так это картонную коробку, переполненную вещами, – наверху были майки и бог знает что внизу. Я разобрал рисунок на одной из них – стандартная иллюстрация эволюции человека, но с участием зомби, – и я понял, что все это принадлежало Хейдену. Затем я увидел того, кто держал коробку. Это была его мать.

– Входите, миссис Стивенс. – Забавно, но я никогда не видел их вместе и потому не знал, насколько моя мама выше совсем низенькой миссис Стивенс. Я подумал, что, может, мы с Хейденом, когда стояли рядом, смотрелись точно так же.

Для меня было шоком увидеть миссис Стивенс у нас. Она никогда меня не любила и не одобряла нашей дружбы с Хейденом. Женщиной она была худой, стильной, всегда идеально накрашенной, всегда с хорошо подобранными украшениями, и сумочками, и туфлями. Хейден говорил, что она мечтала о дочерях, которых бы учила одеваться и вести себя соответственно правилам хорошего тона. Гардероб Хейдена – мешковатые штаны и майки – приводил ее в ярость. Она была уверена, что если бы он носил вещи поприличнее, у него было бы больше друзей. Отличное заявление. «Действительно, в этом случае она бы меньше стеснялась меня», – сказал как-то Хейден, и хотя он старался говорить как ни в чем не бывало, я знал: это его огорчает. Она считала также, что если бы Хейден общался с заметными ребятами из класса, как это делал Райан, он был бы счастливее и стал бы таким, каким она хотела его видеть. Она совершенно его не знала. Ее раздражало, что он приходил ко мне и мама разрешала нам смотреть телевизор и играть в видеоигры. И он ел то, что ему хотелось, хотя, конечно, причиной этого было мамино неумение готовить, а не неуважение к желанию миссис Стивенс заставить его похудеть.